Ночь беззакония (ЛП)

Я перевернулась, не веря, что найду его спящим рядом со мной, но все же чувствуя необходимость проверить. Кровать была пуста. Была только я. Что-то в этом заставило мое сердце почувствовать тяжесть. Было ли извращением задаваться вопросом, стоял ли он прошлой ночью на краю кровати и смотрел, как я сплю? И еще более извращенным было желание, чтобы он это сделал?

Я откинула плед и вылезла из кровати. Боже мой. Все мое тело болело. Мои мышцы болели так, как после того, как я часами пытаюсь исполнить идеальный пируэт. А мои женские прелести... Боже. Я протянула руку вниз и провела ладонью по своей киске, ища хоть какое-то облегчение от пульсирующей боли. Как я могла сходить в туалет без желания заплакать?

Как я вообще должна была ходить?

Где, черт возьми, мои трусики?

Голова пульсировала, а ноги с трудом удерживали мой вес, пока я кружила по кровати в поисках ванной. Я провела рукой по стене, пока не нашла выключатель. Мои ноющие мышцы чуть не вскрикнули от облегчения, когда я заметила глубокую садовую ванну в центре комнаты. С потолка над ванной свисала золотая люстра с хрустальными капельками, свисающими с каждой руки. Горячая ванна. Боже, как я хотела горячую ванну.

Я стояла перед зеркалом и рассматривала свой внешний вид.

Кроме того, что волосы были в беспорядке и на мне была только черная винтажная футболка Rolling Stones, я не выглядела иначе, чем вчера вечером, но чувствовала себя так, словно преобразилась. Я провела пальцами по своим длинным каштановым волосам, вспоминая, как пальцы Каспиана обвивали их, как он дергал и тянул, растягивая и наполняя меня, пока слезы не покатились по щекам. Должно быть, со мной было что-то серьезно не так, раз я хотела его так, как хотела, но я не могла заставить себя не хотеть его, не желать, чтобы он вошел в эту дверь прямо сейчас и снова разорвал меня.

Воздух изменился, и на мгновение я подумала, что он действительно может это сделать, но, но когда вернулась в комнату, там никого не было, только белый сервировочный поднос на кровати.

Моя одежда была аккуратно сложена на большом стуле. На белом подносе красовались яркие пятна — миска со свежими фруктами, чашка кофе, стакан апельсинового сока, два маленьких прозрачных пластиковых стаканчика — один с двумя таблетками внутри, которые я сразу же распознала как Адвил, а другой — с одной таблеткой, которую никогда раньше не видела, но предположила, что это от боли между ног. Рядом с фруктами лежала нераспечатанная зубная щетка и записка, написанная четким, аккуратным почерком.

Прими таблетки. Все три.

И внизу: Помни, маленькая проказница, твоя душа теперь принадлежит мне.

Он оставил поднос.

Почему?

Зачем Каспиан потратил время на поднос и записку, даже прислал мне зубную щетку, если собирался просто игнорировать?

Я проглотила таблетки, запив их апельсиновым соком, но оставила в покое фрукты и кофе. Затем взяла зубную щетку и свою одежду — за исключением корсета, потому что эту футболку я оставила себе — и отправилась в ванную, размышляя о том, чтобы понежиться в этой ванне.

Ладно, может, и нет. Это было бы странно, верно?

Определенно странно.

Я мысленно вычеркнула из своего списка дел купание в ванне мужчины, который лишил тебя девственности.

Мои мышцы застонали в знак протеста, что напомнило о том, что мне определенно нужно отменить урок балета на сегодня.

Почистив зубы, я вернулась в спальню и натянула джинсы, минус трусики, потому что их не было. Я была настолько поглощена своими мыслями, что почти не услышала стука в дверь.

Дверь медленно открылась, и мужчина заглянул в комнату, напугав меня. — Мисс?

Я поспешила застегнуть пуговицу на брюках. — Да?

Он толкнула дверь до конца. Его темные волосы были уложены на одну сторону, а на сшитом на заказ черном костюме не было ни пятнышка ворса. — Ваша машина готова.

От его слов мой пульс резко участился. Каспиан говорил мне уходить, а у него даже не хватило смелости попрощаться. Я сузила глаза и промчалась мимо мужчины в костюме, затем вышла за дверь, но оказалась на антресолях, откуда открывался вид на огромное фойе. Здесь было по меньшей мере двадцать других дверей, и я понятия не имела, какая из них — комната Каспиана. Насколько знала, ее даже не было на этом этаже. Я не помнила, как поднималась наверх прошлой ночью. Опираясь руками на перила из полированного дерева, я уставилась вниз на закрученную черную букву Д, выгравированную в центре белого мраморного пола внизу. Все знали Донахью. Их деньги были такими же старыми, как и сами деньги. Моя семья тоже была старой, но не настолько. Наш дом был красивым. Их дом был музеем дизайна интерьера.

Неужели я была настолько жалка, что обыскивала каждую комнату, пока не нашла его только потому, что он задел мою гордость? И что потом? Я буду умолять его позволить остаться? Мой отец всегда говорил, что умолять — это ниже моего достоинства.