Ночь богов. Книга 2: Тропы незримых

Лютомер чувствовал, что старик не шутя видит в нем свою смерть, но относится к этому как к заслуженному наказанию и даже где-то избавлению. У старика было большое горе. И рубаха на нем была со знаками Марены – такие носят, когда в семье недавно кто-то умер. Причем рубаха старая, ношеная и застиранная. Ну, конечно. Ведь покойный муж Галицы Просиму приходился сыном.

– Я не за коровой пришел и даже не за тобой, – сказал Лютомер, когда они остановились во дворе перед хлевом, где уже припекало поднявшееся над лесом солнышко. – Я за твоей снохой-вдовой.

– Твои уж искали вчера, а у меня…

– У тебя ее нет, я знаю. Она приходила сюда вчера поутру и почти сразу ушла. Вон туда, к лесу. – Лютомер показал за тын. – Куда она ушла?

– К лешему! – Старик злобно сплюнул. – Там ее ищи, тебе оно сподручно.

– Подумай, старик, – спокойно предложил Лютомер. – Тебе труд невелик, а людям польза.

Старик скривился. Лютомер чувствовал, что имя Галицы вызывает в душе Просима тяжелую черную ненависть – но и он, Лютомер, тоже. Старик не видел разницы между ними, одинаково способными ходить в Нижний мир, и не понимал, что если Галица ищет проход в Бездну, то Лютомер, напротив, ищет способ ей помешать.

Так бывает нередко. Довольно многие простые люди боятся Велеса, считая его порождением и владыкой Бездны, в то время как он является ее стражем, не позволяющим силам Бездны проникнуть в мир. Боятся Марены, считая ее, богиню смерти, той самой Бездной, в то время как Велес и Марена оберегают нижние ярусы упорядоченного мира. Они принадлежат к Всебожью Родову и тем самым противоположны бездне в той же мере, что и боги Верхнего мира – Перун, Сварог, Макошь, Дажьбог. Так часто бывает – борющегося с каким-либо злом часто смешивают с самим этим злом, потому что привыкли видеть их рядом. Но Лютомер не обижался. Плохо только то, что от таких людей бывает труднее добиться помощи, если вдруг она нужна.

Ничего не добавив, Лютомер посмотрел на детей, бросивших игру и забившихся за поленницу. Однако в избу они не уходили – было страшно, но любопытно. И прежде чем старик сообразил, куда смотрит гость, и раскрыл рот, мальчик, его внук, вдруг вылетел из-за поленницы на четвереньках и разразился задорным щенячьим лаем. Девочка постарше, тоже на четвереньках, выбежала вслед за братом и несколько раз гавкнула – боязливо, но и предостерегающе, дескать, уходи, это наш дом! Лютомер, улыбнувшись, вдруг по-волчьи оскалил зубы и коротко грозно рыкнул – обоих «щенков» как ветром сдуло, только из лопухов за углом бани доносились возня и испуганное поскуливанье.

– Видел? – Лютомер перевел взгляд на Просима. Тот замер с открытым ртом, опираясь на измазанные в навозе деревянные вилы. – Не упрямься, дедушка, а то ведь внуки всю жизнь в собачьей шкурке проходят. Куда девка девалась?

– Говорю же – к лешему! – Просим отмер. Руки у него тряслись, лицо дрожало, в глазах горели злоба и тоска, но он знал, что с оборотнем ему не тягаться. – Знать ее не хочу, проклятую! Сам я виноват, дурень старый! Зачем в род ее взял! Упрямка привел – вот, говорит, отец, это жена моя! И ведь знал, что приворожила, да крепко – если отсушивать, то помрет парень! Выгнать бы их взашей, пусть бы жили, как знали, да нет, пожалел, сын все-таки, старший, опора и подмога! А ведь выгнал бы – хоть бы младшего уберег! Ведь знал! А теперь через нее и без детей, и без внуков останусь!

– Ты, старик, присядь, – предложил Лютомер и указал на чурбан для колки дров. – А то сердце лопнет от натуги. С мертвыми разговаривать – возни много, а у меня времени нет. Толком можешь рассказать?

– Толку тебе! Змея подколодная! Идем, покажу тебе толк! – Старик вдруг заторопился и заковылял к воротам, опираясь на вилы. Без опоры он уже не мог ходить, потому что нога, сломанная несколько лет назад при падении с дерева, срослась неправильно. – Идем! Покажу!

Лютомер пошел за ним. Старик, как он и думал, свернул за тын, прошел по тропинке к лесу, но не остановился там, где исчез след, а заковылял дальше. На ходу он что-то бормотал, но Лютомер не разбирал ни слова. В душе старика бушевали ненависть, горькое горе и отчаяние.

Тропинка скоро кончилась, потянулась низкая, заболоченная местность. Под ногами кое-где хлюпала вода, потом земля снова поднималась, моховые кочки сменялись травой и папоротниками. Старик все ковылял, хотя уже очень устал.

А потом Лютомер почуял запах гари.

– Вот! – Старик остановился возле невысокого холмика, совсем свежего, обложенного дерном. Серая лесная земля в тех местах, где этот дерн взяли, еще была хорошо видна. На вершине холмика стояли, привалившись друг к другу боками, два горшка, с кашей и сытой. – Вот тут мой Заревка! Вот тут мой голубчик!

И старик заплакал, упав на колени на свежий холмик и склоняясь головой к дерну.