Ночь борьбы

– Его нигде не пытают, – сказала бабуля. – Кто же такое сказал?

– Дети, с которыми я подралась, – сказала я. – Откуда ты знаешь, что его не пытают?

Я снова взяла воображаемый мобильник и направила его на нее.

Бабуля спросила, не хочу ли я продолжить нашу редакционную встречу, но я не ответила. Затем она спросила, знаю ли я, что такое биолюминесценция. Я давила хлебные крошки большим пальцем и держала свою пасть закрытой.

– Это способность создавать свет внутри, – сказала бабуля. – Как светлячок. Думаю, в тебе это есть, Суиверу. Внутри тебя горит огонек, и твоя работа – не дать ему погаснуть.

– Я слишком маленькая, чтобы работать, – сказала я.

– А еще существуют рыбы с биолюминесценцией, – сказала бабуля. – Остракоды.

Я не раскрывала рта и скрестила руки.

– Первая попытка, мистер, – сказала она. – Хорошо, вторая попытка, мистер: лучше пойдем на крышу.

Она сказала, что хочет выйти на плоскую часть нашей крыши, которая находится над кухней и столовой, и выложить слова «ОПЛОТ ПОВСТАНЦЕВ» камнями или еще чем-нибудь, что мы сможем найти и что не сдует ветром. Она сказала, что эту надпись сможет увидеть Джей Гэтсби. Мне пришлось идти за бабулей, толкать ее вверх по лестнице и напоминать ей, чтобы она продолжала дышать. Она останавливалась на каждой ступеньке, оборачивалась, чтобы посмотреть на меня, и издавала громкие преувеличенные звуки дыхания, чтобы доказать, что она все еще жива.

– У нас нет камней, – сказала я. Когда мы поднялись на крышу, она сказала:

– Как насчет прищепок, что разбросаны по всему заднему двору?

– Мне они нужны для других вещей, – сказала я. – К тому же их потребуется миллион. Как насчет книг вместо прищепок?

И вот это было плохой идеей, срань господня.

Мама пришла домой с репетиции и заметила, что ее книг с особой полки на третьем этаже, где они, по идее, должны стоять вплотную, без щелей и идеально ровно, – что этих книг вообще нет на полке, и врубила на полную режим выжженной земли. «Какого гребаного хрена!» – закричала она сверху. Я вообще не ожидала, что она пойдет на третий этаж из-за Горда и усталости, но она услышала писк детектора дыма и сказала: «Вот же блядь, кажется, это придется делать мне», так как она знает, что я не смогу до него дотянуться, даже если встану на стул, и она потопала туда с новой батарейкой. А теперь она орет, что если я заложила книги с ее особой полки, то она, блядь, сойдет с ума! Мне захотелось сказать ей, что насчет этого она поздновато спохватилась. Она так говорит, потому что однажды я заложила шесть ее ненужных книг – не те, что с ее специальной полки, а те, которые уже лежали в гребаной коробке, чтобы отправиться в фонд для диабетиков, – чтобы купить гребаный журнал «Арчи Дайджест», который она не одобряет из-за женских стереотипов и на который она ни за что не дала бы мне денег!

Я кричала с нижней ступеньки лестницы. Она кричала сверху:

– Это книги, которые помогают мне жить! Эти книги – моя жизнь!

– А ну спускайся сюда! – кричала я. – Это я – твоя гребаная жизнь!

Когда она спустилась вниз, я протянула ей масло орегано.

– Вот, прими, – сказала я, чтобы она успокоилась, но она швырнула его в стену гостиной, и бутылка разбилась, а масло потекло по репродукции Диего Риверы, которую я купила ей в Детройте ко дню рождения на бабулины деньги. Тогда она расплакалась и сказала, что ей очень, очень жаль. Я обняла ее и ответила, что все в порядке, что капающее масло добавляет картине характера – она всегда так говорит о поврежденных вещах. Например, когда я упала на лед во время защиты «Снежного городка» (я в этой игре чемпионка) и с лица у меня сошел целый слой кожи – она сказала, что ссадины добавляют характера. А ее книги никуда не делись, они просто на крыше.

Когда мама поднялась по лестнице и посмотрела на слова на крыше, выложенные ее книгами, она прикрыла рот рукой. Из-под руки она тихо сказала мне, что будет внизу и что я могу собрать все книги и поставить их обратно в алфавитном порядке на ее особую полку, вплотную и идеально ровно. Она говорила очень зловеще-тихо. Я задумалась, не боится ли внутри нее Горд. Мне сразу захотелось ей сказать, что это бабуля придумала выложить слова на крыше, но товарищей сдавать нельзя. Когда я перетащила все книги обратно в дом и расставила их на полке в алфавитном порядке, вплотную и идеально ровно, уже стемнело. Я спустилась вниз, а мама готовила ужин и смеялась с бабулей. Не понимаю взрослых. Ненавижу их. Не знаю, взяла ли бабуля ответственность за свои действия и призналась ли маме. Возможно, нет. Это в первую очередь из-за бабули меня выгнали из школы: это она сказала мне, что иногда нужно бить людей по лицу, чтобы донести до них сообщение, чтобы они оставили тебя в покое и не обижали – но только после двузначного количества безрезультатных попыток воспользоваться словами и только до десяти-одиннадцатилетнего возраста. «Не говори маме, что я это сказала, – попросила она. – Потому что она теперь у нас квакерша или что-то в этом роде. Но ты должна защищаться».