Ночь чудес

— Между прочим, салат практически не упоминается в послевоенной немецкой литературе. В этих романах чего только не едят — сосиски, жареные колбасы, сосиски под соусом карри, и супы, супы, супы. А салат как таковой отсутствует. Любопытно. В пятидесятых и шестидесятых годах питание было нездоровым, что засвидетельствовали художники слова, кроме Гюнтера Грасса, конечно. Должно быть, их герои, все эти Якобы, Кристляйны, Вебербеки, были прыщавыми. — Она засмеялась. — Как сегодняшние иммигранты из бывших стран социализма. Я их мигом узнаю, несмотря на шикарные тряпки, костюмы от Хьюго Босса и Армани, — кожу-то не сменишь.

Я дал себе зарок — больше не пялиться на ее ноги и теперь сосредоточенно изучал громадный салатный лист, который не удавалось разорвать вилкой.

— Салаты, во всяком случае из помидоров, распространялись с юга на север, — сказал я. — Картошка, наоборот, двигалась с севера на юг. Вот, например, моя мать — она очень вкусно готовила, но никогда не использовала оливковое масло. А с помидорами ведь какая история? В детстве нам их давали только в виде бутербродов — плоские кружочки помидоров клали на хлеб, что такое салат из помидоров, мы вообще не знали. У нас дома, во всяком случае, так было заведено. Зато мама готовила несравненный картофельный салат с майонезом собственного изобретения. Но дело было, конечно, в картошке. Для настоящего салата годится только такая картошка, у которой не слишком заметный собственный вкус, и не дай Бог, чтобы она вкусом напоминала репу или морковь. Картошку надо брать нежного, орехового вкуса, который гармонирует с майонезом, — в этом весь секрет.

— Однако! Калорий-то сколько!

— Вы, конечно, знаете, что картофель долгое время считали афродизиаком? В тысяча шестьсот тридцать четвертом году один нюрнбергский ботаник описывал, как он нажарил картошки, поел как следует и вдруг ни с того ни с сего давай приударять за своей кухаркой.

Она засмеялась, а я опять украдкой покосился на ее ноги. Она снова деликатно выдохнула дым в сторону, но я все-таки почувствовал запах. Вот так пахнут ее губы…

— А вы читали в материалах Роглера историю о едоке помидоров?

— Ну что вы! Читай я все подряд, мне бы никогда не управиться с дипломом. Я занималась исключительно вопросами литературы, сравнивала между собой произведения, авторские интенции и тому подобное.

— Так послушайте. В тысяча восемьсот сороковом году Роберт Гиббсон Джонсон в городе Салем, штат Нью-Джерси, до глубины души поразил своих сограждан тем, что на глазах у них съел помидор. В то время все были убеждены, что помидоры следует варить никак не меньше трех часов и лишь после этого их можно употреблять в пищу. Их считали ядовитыми. Джонсон этот вошел в историю. Представьте: сцена будто для фильма с Гарри Купером в главной роли. Он сидит на крыльце салемской ратуши и с невозмутимой физиономией поедает эти адские плоды один за другим. Кстати, помидоры в то время еще не были круглыми и гладкими, у них были ребристые бока, это потом уже селекционеры вывели круглобокие помидоры. Грейс, дочь местного банкира, влюбилась в Джонсона, оставила с носом жениха, богатого владельца ранчо, и со своим едоком помидоров нарожала шестнадцать душ детей. Разумеется, в глазах сограждан этот факт послужил неопровержимым доказательством того, что помидоры благотворно действуют на мужскую силу. Джонсон, между прочим, — изобретатель кетчупа, это он впервые приготовил острый соус из «золотых яблок», или яблок любви.

Я не удержался — все-таки опять уставился на ее ноги.

Она встала и резко одернула короткую черную юбчонку, потом снова села.

— Картофель и секс — эта тема разрабатывается Грассом, а больше нигде такое не встречается. — Она явно старалась говорить отчужденным деловым тоном. — История с Джонсоном — едоком помидоров мне нравится. Возьму себе на заметку. Если вы не возражаете, конечно.

— Ну что вы. Я ведь прочитал ее в материалах Роглера.