Ночь для двоих

— «У нас было две собаки, большие симпатяги, но папа продал их, сказав, что они дворняги».

Элиссанда в очередной раз скрипнула зубами.

— Лорд Вир, прошу вас, угомонитесь, вы всех разбудите.

— Ах, это вы, мисс Эджертон. Рад вас видеть.

— Уже поздно, сэр. Ложитесь спать.

— Спать? Что вы, мисс Эджертон, ни в коем случае. Ночь создана для песен. Разве я не прекрасно пою?

— Вы поете замечательно, но вы не можете петь здесь. — Где же лорд Фредерик? Почему он не спешит ей на выручку?

— А где мне петь?

— Если вам необходимо петь, выйдите во двор.

— Что ж, полагаю, это справедливо. — Он сделал несколько шагов и подошел к двери кабинета ее дяди. Элиссанда рванулась за ним и ухватила за руку:

— Что вы делаете, лорд Вир?

— Иду во двор.

— Это не та дверь, лорд Вир. Здесь кабинет моего дяди.

— Да? Вы уж простите меня, мисс Эджертон. Поверьте, я обычно не делаю так много ошибок. Обычно чувство направления меня никогда не подводит.

И это, безусловно, так. Или нет?

— Окажите любезность, проводите меня до входной двери, мисс Эджертон.

Элиссанда вздохнула:

— Конечно, следуйте за мной, милорд. И прошу вас, соблюдайте тишину, пока мы находимся в доме.

Лорд Вир больше не пел, но это вовсе не значило, что он соблюдал тишину. Напротив, он говорил, ни на секунду не закрывая рта:

— Вам понравилась игра «Кричи, свинка, кричи»?

— Я никогда не проводила время лучше.

— А я всегда буду помнить, как было приятно почувствовать вашу попку у себя на коленях.

Элиссанда вовсе не собиралась хранить память о твердой части его тела, упиравшейся ей в поясницу, и презирала себя за то, что воспоминание заставило ее покраснеть. Как она могла испытывать к этому недоумку хоть какие-то чувства? Его глупость столь велика, что должна ощущаться даже при легком касании. Она как болезнь. Лихорадка. Лепра.

Элиссанда прибавила шаг. Маркиз не отставал.

— Как вы считает, почему ощущение вашей попки на коленях было приятнее, чем, к примеру, попки мисс Мельбурн?

Если бы Элиссанда хотя бы на мгновение заподозрила намеренную вульгарность, она бы, безусловно, дала ему пощечину. Но ведь нельзя ударить блаженного. Или ребенка. Или собаку.

— Вероятно, потому, что моя попка в два раза больше попки мисс Мельбурн, — сообщила она.

— Да? Чудесно. Я как-то об этом не подумал.

Они подошли к входной двери. Элиссанда открыла ее и вместе с маркизом вышла из дома. Как только они остановились, Вир запел. Элиссанда повернулась, чтобы вернуться в дом.

— Нет-нет, мисс Эджертон, вы не можете уйти. Позвольте мне спеть для вас. Я настаиваю.

— Но я устала.

— Тогда я буду петь под вашими окнами. Разве это не романтично?

Заткнуть бы уши, но чем?

— Хорошо, тогда я останусь и послушаю.

Он пел бесконечно. За это время улитка вполне могла заползти на Монблан, а Атлантида — всплыть и затонуть снова.

Ночью на улице было ветрено и прохладно. Элиссанда дрожала. Ее голые руки и плечи покрылись гусиной кожей. Но маркиз все пел. Даже ночное небо не пожелало ей помочь и выдавить из себя дождь, чтобы загнать певца в дом. В то же время небо было затянуто облаками, и было невозможно предложить маркизу молча посмотреть на звезды.

Неожиданно он замолчал. Элиссанда уставилась на него в полном недоумении. Она уже свыклась с мыслью, что Вир теперь будет петь всегда. Он низко поклонился, едва не рухнув наземь в процессе столь сложного телодвижения, и взглянул на нее с вопросом. Очевидно, она должна была аплодировать. Это пожалуйста. Сколько угодно. Лишь бы избавиться от придурка.

Ее аплодисменты заставили маркиза расплыться в довольной улыбке:

— Рад, что сумел развлечь вас, мисс Эджертон. Я буду лучше спать, зная, что ваша жизнь стала богаче и приятнее благодаря моему голосу.

Элиссанда не ударила его. Несомненно, только за это ее когда-нибудь причислят клику святых. Ведь только святой мог сдержаться и в этот момент не нанести ему какого-нибудь увечья.

Она сопроводила его до двери и даже открыла ее перед ним.

— «Спокойной ночи, спокойной ночи, прощание — сладостная мука» [8]. — Вир еще раз поклонился, шагнул к двери, покачнулся и врезался в косяк. — Кстати, кто это написал, вы не помните?

— Кто-то уже наверняка умерший, сэр.

— Подозреваю, что вы правы. Спасибо, мисс Эджертон. Вы сделали эту ночь незабываемой для меня.

Она втолкнула его в комнату и захлопнула дверь.

Тетя Рейчел спала. Опий помогал ей ускользать от жизни. Иногда — в последнее время все чаще — Элиссанда чувствовала сильное искушение попробовать его самой. Но она опасалась зависимости, в то время как ее единственной целью была свобода. А какая же свобода может сочетаться с зависимостью от снадобья, даже если рядом нет дяди, который, повинуясь собственному капризу, может дать бутылочку или забрать ее.

У нее осталась ночь и день. А вожделенная свобода не стала ближе, чем была два дня назад. По правде говоря, свобода была теперь бесконечно дальше, чем в тот восхитительный момент, когда она впервые увидела лорда Вира, но еще не слышала от него ни одного слова. А лорд Фредерик — умный, добрый, дружелюбный лорд Фредерик — оказался для нее недостижимым, как луна.