Ночь длинных ножей

— Ох, Волк, — укоризненно покачал головой Хромой, невольно подавшись назад и теперь устыдившись своего мимолетного страха.

— Кончай базар! — прикрикнул Синякин. — Хожбауди, Махмуд! Руслан! В машину! До Гачи-юрта полтора часа ходу.

На летном поле застыли вертолеты. Рядом с полем располагались машины связи, вокруг которых было солидное свободное пространство, — ближе сотни метров к работающей станции стратосферной связи приближаться небезопасно. Вся местность была изрыта траншеями, в землю вкопаны БТРы Рядом стояли три двухэтажных здания, со стороны которых доносился стук отбойного молотка — там шел ремонт и вскоре там будут теплые казармы, где в приличных условиях можно будет зимовать. Пока же солдаты жили в палатках. Здесь было расположение бригады внутренних войск.

— Знаешь, что с нами сделают, если мы упустим их? — осведомился полковник ФСБ в отличного качества легком и влагонепроницаемом камуфляже войск НАТО без погон и в их же вражьих легких ботинках, невысокий, приземистый и мощный, как танк, с плоским, будто сковородкой выровненным, лицом и сонным взглядом. Он сидел на расшатанном, из металлических трубок стуле в небольшой комнате одноэтажного здания штаба бригады. Просторный стол перед ним был засыпан картами и фотографиями аэрофотосъемки, на нем стоял семнадцатидюймовый компьютер. В углу на тумбочке расположилась большая армейская рация. Полковник зевнул. Он походил на человека, который последние годы периодически недосыпал.

— Не расстреляют же, — отмахнулся Алейников.

— Не расстреляют.

— И дальше фронта не сошлют.

Полковник хмуро кивнул. Он Прилетел из Москвы неделю назад и теперь возглавлял операцию, инициатором которой был Алейников. Сейчас в его руках была сосредоточена серьезная сила — ему подчинялись войсковые подразделения, бронетехника, подразделения спецназа, ждавшие своего часа. По мановению его руки в небо готовы были сорваться транспортные «Ми-8» с боевыми группами на борту и вертолеты огневой поддержки «Ми-24», знаменитые «крокодилы». И по нему трудно было понять, что его волнует больше — собственно успех операции или же возможность во весь голос отрапортовать о ее успешном завершении, прикрутить еще один орден, одолеть еще одну ступеньку служебной лестницы, а с каждым шагом ступени на ней имеют обыкновение становиться все более скользкими и крутыми, и получить наконец генеральские лампасы, которые ему прочили уже давно. Алейников мог сказать только за себя. Он сейчас думал об одном — «раздавить гадину». Его душа рвалась в бой и жаждала победы. И хорошо, если цена за эту победу будет не слишком высока.

— Эх, Лев Владимирович, ты не представляешь, насколько нам нужен результат, — оживился полковник.

— Что, политики опять требуют? — спросил Алейников.

— Требуют… Нужны наглядные достижения в борьбе с терроризмом.

— А откуда они будут, если нам опять вяжут руки, затевают какие-то переговоры за спинами у всех с бандитами? — недовольно кинул Алейников.

— А что прикажешь делать? — полковник снова зевнул. — Окончательное силовое решение сегодня вряд ли возможно. Западные братья не позволят.

— Совет Европы. Красный Крест. «Милосердие без границ»…

— Во-во.

— Мутанты либеральные, чтоб им пусто было!

— Помню, на заседании Совета Европы вопрос о терроризме стоял после вопроса о нарушении прав голубых. Оказывается, маловато заводов выпускает смазку для занятий любовью, — хохотнул полковник. — А вообще. Западу позарез нужно, чтобы у нас резали головы. Терроризм — козырная карта в мировой политике. А мы, к сожалению, в этой политике сегодня игроки не из сильных… Так что нужно здесь замиряться с теми, кто способен замиряться.

— Только не надо подставлять им под клыки открытую шею. А мы подставляем.

— Это ты наверху объясни, — вздохнул полковник.

— Я бы объяснил. Но меня туда не пускают.

— Меня тоже.

Алейников усмехнулся и произнес:

— Значит, мы оба — пешки.

— Нет, — покачал головой полковник. — Мы офицеры. А офицер — сильная фигура в шахматах.

— И в жизни тоже.

— Да. Когда ладьи и ферзи падают под ударами противника, остается офицер.

— С дымящимся автоматом, — кивнул Алейников. — И назойливыми иллюзиями, от которых ему до смерти не избавиться, — о чести и Родине.

— Точно так… Черт, — полковник нервно постучал по рации. Она молчала. И должна была молчать. Режим радиомолчания будет до самого последнего момента. Но все равно это молчание угнетало.

Сейчас операция была в стадии, когда техническое и численное превосходство над противником ничего не решает. А все зависит от нескольких спецов, коим суждено оказаться в нужном месте в нужное время. Это самое трудное в контртеррористической работе — знать, где эти нужные места и когда там надо быть.

Алейников вытер носовым платком лицо. Жара. В штабе пили холодную отвратительную кизлярскую воду, которую извлекали из старенького, жалобно дребезжащего, но упорно продолжающего производить холод холодильника «ЗИЛ». В жару лучше пить зеленый чай, но рука сама тянется к бутылке с холодной водой.