Ночь длинных ножей

Когда местные жители поняли, что русские пришли надолго, пошла информация о делах минувших дней. И милиция начала раскапывать массовые захоронения и изобличать убийц. Этого смурного, сосредоточенного на каких-то своих темных думах бородача, не бреющегося и не носящего нижнее белье согласно ваххабитским установлениям, сдали его собственные односельчане, притом сдали без особых раздумий и сожалений.

— Кури, — Алейников протянул ваххабиту пачку с сигаретами.

— Мусульманину нельзя курить.

— А пить?

— Аллах запретил пить.

— Строго у вас. Ничего нельзя — ни пить, ни курить. Вот только убивать можно без всяких ограничений.

— Почему так говоришь? — угрюмо спросил ваххабит.

— А что, нельзя?

— Как можно людей убивать?

— Ну да. А неверных можно.

Ваххабит промолчал.

Известно было, что он два года назад поспорил с русским односельчанином, с которым приятельствовал лет двадцать, на богословские темы, и услышав, что тот не столь трепетно относится к ваххабитской мудрости, решил вопрос радикально — запорол его здоровенным тесаком для разделки мяса. Отрезал голову. И уши тоже отрезал. Труп прикрыл покрывалом и привез в прицепе трактора в село, выставив напоказ.

— Зачем голову с ушами резал? — спросил Алейников.

— Чтобы люди видели, что восторжествовала справедливость! — с оттенком неожиданно проявившейся гордости произнес ваххабит.

— А зачем простыней труп прикрыл?

— Чтобы люди не волновались…

В камеру. Будет ждать суда…

Следующий персонаж. Боевик. Его два дня назад привели в отдел смоленские омоновцы. Они обнаружили его идущим по дороге в сторону Дагестана. Для проверки засунули в камеру. Целый день он кормил оперативников сказками, как во время войны бандиты захватили его в заложники и, угрожая убийством, вывезли на передовую, заставляли убирать за ними и готовить еду, после этого он уже который год слоняется по Чечне, ища дорогу к родным в Карачаево-Черкесию. После пары подзатыльников он, шмыгая обиженно носом, признался, что входил в одну из боевых групп, защищал Грозный, потом рванул с бандитами в горы, но ему все надоело, и он сбежал от них. Заниматься чем-либо полезным или бесполезным за шестнадцать лет своей жизни он так и не выучился.

В представлении обывателя чеченский боевик — это нечто очень грозное, эдакое фанатичное чудовище, зажавшее в одной руке Коран, а в другой бомбу со взведенным взрывателем. На самом деле много и таких вот боевиков — худосочных, недокормленных, с трудом понимающих, что и зачем они делают.

— Боевики пришли в село, — рассказывал он, заедая чай печеньем, которым его исправно кормили на допросах. — Сказали, ездить везде будешь, автомат дадим. Я и поехал. В селе скучно… Автомат дали. «Борз». В Грозном я даже стрелял… Потом отобрали…

Ну что с ним делать? Одна дорога — под амнистию, учитывая искреннее раскаяние…

И опять — заявления по кражам, угонам, соседские склоки, мелкие жалобы.

— Они наркоманы. Уже вторую лошадь крадут, — по поводу своих обкуренных односельчан возмущается старик, пришедший на прием…

Кража из автомашины магнитолы…

— Мы разберемся, — кивал Алейников людям. — Мы поможем…

Милиция обязана взваливать все заботы этих людей на свои плечи. Те, кто приходят сюда, надеются на власть. Они не ходили и не ходят с жалобами к бандитам. Они идут в русский временный отдел.

Алейников подумал, что за этой чередой лиц, событий и мелких забот невольно забывается, в какой точке земли находишься. И вспоминаешь чаще об этом, когда, выйдя из отдела, ловишь на себе чей-то острый ненавидящий взгляд. И чувствуешь, что к тебе примеряются как к возможной цели. И самое неприятное, что твоим смертельным врагом может быть любой — тот, кто пришел за отметкой в паспорте, или тот, кто клянется тебе в верной дружбе. Или кто просит принять его на работу в милицию.

Ближе к обеду Алейников понял, что дуреет от лиц и бумаг. К часу появился начальник постоянного уголовного розыска.

— Что скажешь?

— Ибрагимка, помощник Синякина, сегодня должен быть в поселке племсовхоза, — сказал майор-чеченец. — Он будет один.

— Откуда знаешь? — спросил Алейников.

— Откуда мы все знаем… Родные сказали.

— Где этот поселок?

— Вот, — чеченец подошел к карте района и начал указывать карандашом, как туда проехать. — За Левобережной трасса на Золотореченскую. И тут — три километра от дороги. Только рассиживаться нельзя. Ибрагимка там ненадолго. Скоро пойдет дальше. Если уже не ушел…

— Что предлагаешь?

— Тебе решать, — пожал плечами чеченец. — Нужен тебе Синякин или не нужен.

— Ну что ж. Поехали.

— Э, мне нельзя… Родственники не поймут.

— Нет, дорогой, так не пойдет, — возразил Алейников. — Пару раз мы по вашей информации чуть не угробились. Больше неохота.