Ночь длинных ножей

Озлобленность Кальтенбруннера по отношению к немецким «реакционерам» проявлялась даже во время Нюрнбергского процесса. Кальтенбруннер, которого защищал адвокат-католик, поневоле признавший вину подзащитного, яростно набросился на защитника организации СС, утверждая, будто бы обвиняемые и их «соратники» пытались воздвигнуть «плотину, преграждающую путь наводнению, идущему с Востока», «кровью и живыми телами». В результате им это не удалось. «Мы оказались чересчур мягки. Нас подвели такие люди, как вы»[76]. Похоже, в конце своей жизни Кальтенбруннер был действительно убежден, что при проведении чисток действовал недостаточно решительно и последовательно. Своих детей он убеждал в том, что было «столько предательства и подлости», что теперь даже самые бестолковые смеют говорить о каком-то «вырождении» национал-социализма. В действительности были отдельные люди, совершавшие ошибки, но не нашлось «никого, кто направил бы их на верный путь».

Его твердое убеждение в неопровержимости «идеи», несмотря на внешние обстоятельства, помогло Кальтенбруннеру сохранить выдержку до самой казни, состоявшейся 16 октября 1946 г. Обращаясь к своему защитнику, он однажды заметил, что «произнесенные сегодня слова» он воспринимает не так трагично. Во всяком случае, ему оставалось лишь мыслить категориями вечности и высказывать свои мысли[77]. Как и прежде, он твердо придерживался своих принципов. Он до конца был уверен, что лишь посредством национал-социализма, который считает «расу» «основной ценностью», в Германии можно преодолеть политические и религиозные противоречия. Иным способом подлинной общности людей достичь невозможно. Только национал-социализм смог бы повернуть вспять разрушительные процессы, начало которым положила Французская революция. Иначе будет невозможно обеспечить социальное самосознание и стремление к «лучшему обществу», которые преодолеют индивидуализм. Характерным для помешанности Кальтенбруннера было желание, чтобы его собственные дети были окружены такими друзьями, для которых национал-социализм воспринимался бы как «любовь к ближнему».

Само собой, для достижения политической власти политической «ортодоксальности» недостаточно. В бюрократической путанице системы, столь ловко приспособленной к потребностям диктатора, определенно требовалось немало ловкости, чтобы осуществление мер, считавшихся Гитлером важными, сочетать с собственной карьерой. Во время подъема по ступеням австрийских СС Кальтенбруннер делал ставку на личную преданность Гиммлеру. Кроме того, он умел «предусмотрительно» указывать на извивы австрийской внутренней политики в соответствии с меняющимися интересами руководства СС. Благодаря руководителю австрийского Национал-социалистического крестьянского союза Рейнталлеру, с которым он сблизился в 1934 г. в «базовом лагере» Кайзерштейнбрух (близ Нойзидль-ам-Зее)[78], Кальтенбруннер довольно рано понял, что Дольфус и Шушниг будут свергнуты с помощью террора, пропагандистской кампании или путча. Ему показалось знаменательным постепенное ослабление государственного аппарата за счет наплыва «шибко националистов» наподобие Зейсс-Инкварта. Перед неудавшимся государственным переворотом 25 июля 1934 г., в котором Кальтенбруннер не участвовал, Рейнталлер нажал на все рычаги, действуя в среде сочувствующих нацистам представителей «национального» лагеря, для того чтобы добиться поблажек НСДАП, запрещенной в мае 1933 г., которая, естественно, действуя в нелегальных условиях, старалась «обработать» перспективные группы населения.