Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

Верховным главнокомандующим рейхсвером является маршал фон Гинденбург, президент рейха. Как канцлер, я поклялся ему в верности. Его личность для нас священна...

В государстве только армия имеет право носить оружие, и только национал-социалистическая партия мыслит политически верно. В тайные планы Рема входило следующее:

Прежде всего, создать условия для новой революции. Служба пропаганды СА распространяла слухи, будто бы рейхсвер, с моего согласия, собирается распустить штурмовые отряды.

Чтобы не допустить своего роспуска, штурмовики собирались устроить революцию. Они хотели избавиться от реакционеров в своих рядах и захватить власть.

С помощью денежных сборов, маскировавшихся под благотворительность, Рем сумел сосредоточить в своих руках около 12 миллионов марок, которые он собирался пустить на свои цели.

Для решающей битвы были созданы специальные отряды головорезов, не имеющих никаких принципов и готовых на все. Эти группы назывались «охраной Генерального штаба».

Политическая подготовка операции внутри страны была поручена господину фон Деттену, а генерал Шлейхер взялся за ее внешнеполитическую подготовку, действуя лично, а также через своего курьера генерала фон Бредова. В заговоре участвовал и Грегор Штрассер.

В начале июня я сделал последнюю попытку образумить Рема. Я вызвал его к себе в Канцелярию, и мы проговорили с ним почти пять часов. Я сказал ему, что у меня сложилось впечатление, что определенные несознательные элементы готовят национал-большевистскую революцию, которая приведет к неописуемым бедствиям. Я также сообщил ему, что до меня дошел слух, будто бы в ней будет участвовать и армия. Я заявил начальнику штаба, что те, кто думает, что СА должны быть распущены, глубоко ошибаются, что сам я не мог предотвратить распространение подобных слухов, но любая попытка создать в Германии беспорядки вызовет немедленные ответные меры с моей стороны, а тот, кто захочет свергнуть существующий режим, станет моим личным врагом...

Для того чтобы предотвратить все эти бедствия, надо было нанести внезапный удар, неотвратимый, как удар молнии. Только жестокие и кровавые репрессии могли задавить бунт в самом его зародыше. Раздумывать о том, что лучше – расстрелять сотню заговорщиков, предателей и бунтовщиков или позволить 10 тысячам ни в чем не повинных штурмовиков погибнуть по одну сторону баррикад, а еще 10 тысячам столь же неповинных – по другую, было некогда. Если бы одному из заговорщиков, Эрнсту, удалось добраться до Берлина, последствия были бы непредсказуемыми. Прикрывшись моим именем, бунтовщики сумели раздобыть в полиции четыре легких бронированных автомобиля.

Меня известили об этом в час ночи. В два я уже летел в Мюнхен. Министру – президенту рейхстага Герингу было поручено провести операцию в Берлине и по всей Пруссии. Своим стальным кулаком он сокрушил восстание против национал-социализма еще до того, как оно началось...

Бунтовщиков судят по особым законам. Если кто-нибудь спросит меня, почему я не передал их в обычный суд, я отвечу: в тот момент я нес ответственность за всю немецкую нацию, следовательно, я один в течение тех двадцати четырех часов был Верховным судом немецкого народа. Во все времена и во всех странах бунтовщиков предают смерти. Только в одной стране закон не предусматривает высшей меры наказания для военных, нарушивших присягу, и эта страна – Германия. А я не хотел, чтобы наш новый рейх постигла судьба прежнего.

Я велел расстрелять лидеров мятежа. Я приказал также прижигать гнойник, порожденный внутренним и внешним ядом, до тех пор, пока не задымится живая плоть. Я также приказал убивать на месте тех, кто попытается оказать сопротивление при аресте. Народ должен знать, что ни один человек, чьи действия будут угрожать самому существованию нашей нации, не останется безнаказанным и тот, кто поднимет руку на государство, умрет от его карающего меча. Аналогичным образом, все национал-социалисты должны знать, что ничто не освобождает их от ответственности, а следовательно, и от наказания...

Один иностранный дипломат заявляет, что его общение со Шлейхером и Ремом носило совершенно безобидный характер. Я не собираюсь ни с кем обсуждать этот вопрос. Мнения о том, что является безобидным, а что нет, в политике никогда не совпадают. Но когда три человека, способные изменить Родине, организуют на территории Германии встречу с иностранным государственным деятелем, которую они сами называли «рабочей», когда они отсылают слуг и отдают строжайший приказ, чтобы никто не сообщал о ней мне, я приказываю расстрелять этих людей, даже если они во время встречи говорили только о погоде, старых монетах и тому подобных вещах.