Ночь, дождь, Город...

— Что за глупости. — Анна сильнее сжала рукоять «серпенты». — Я не собираюсь в тебя стрелять, если ты ещё не вконец сбрендил.

— И почему-то я был уверен… — Бывший следователь улыбнулся шире. — Однако попытаться стоило. Прости.

Барабан револьвера провернулся и грянул выстрел. Женщина вдавила спуск мгновеньем позже, уже понимая, что опоздала, проиграла…

Голова Майлза дёрнулась от удара, и он, взмахнув руками, тяжело рухнул навзничь. Оружие вылетело из его ладони, с лязгом проскользило по влажным камням. Инспектор Хелси, ещё не веря толком в случившееся, оглянулась. Пулевое отверстие в стене за её спиной было на высоте метров двух, и много правее. Пуля, выпущенная детективом, не могла задеть Анну даже случайно.

— Ах ты… Чёртов ублюдок! — Опустив пистолет, женщина перевела взгляда на распростёртое тело полицейского-ренегата. Сквозь перехвативший горло спазм выдавила. — Идиот… проклятый… идиот… болван… Почему… так? Почему?…

Морось перешла в дождь. Тяжёлые капли дробно стучали по листовому железу крыши, стекали струйками сквозь многочисленные щели.

Конец.

Потух огонь, растрачено тепло.
Таков конец всех песен на земле.
Вино златое выпито. На дне
Лишь капли, что полыни горше мне.

Здоровье и надежду унесло —

Вслед за любовью канули во мгле.
Лишь призраки со мною до конца —
Из тех, что без души и без лица.

И скучно и тоскливо ждать нам всем,

Когда опустят занавес совсем…
Таков конец всех песен на Земле.

(С) Эрнест Доусон, «Остатки!», 1899