Ночь и день

— Может, останетесь? Ну куда вы пойдете?

Кэтрин пожала плечами:

— Вдруг мне удастся его найти.

— А это так важно? Вы можете в другой день с ним увидеться.

— Зря я сюда пришла, — сказала Кэтрин.

Их взгляды встретились — это был уже открытый поединок, никто не отводил глаз.

— Отчего же? Вы имели полное право прийти сюда, — ответила Мэри.

И в этот момент в дверь постучали. Мэри пошла открывать и вернулась с конвертом в руках — Кэтрин отвела взгляд, чтобы Мэри не увидела, как она разочарована.

— Разумеется, вы имели полное право прийти, — повторила Мэри и положила конверт на стол.

— Нет, — сказала Кэтрин. — Но в отчаянии человек цепляется за любую возможность, по праву или нет. Я в отчаянии. Как мне узнать, где он сейчас и что с ним происходит? Он способен на безумства: вдруг ему вздумается бродить всю ночь по городу. Да с ним что угодно может случиться!

Ее голос был исполнен такой искренней тревоги, что Мэри удивилась: она не думала, что Кэтрин способна думать о ком-то, кроме себя.

— Вы преувеличиваете — и сами это прекрасно знаете: все это глупости, — резко ответила она.

— Мэри, нам надо поговорить — я должна объяснить вам…

— Не надо мне ничего объяснять, — прервала ее Мэри. — Я что, не понимаю?

— Нет-нет! — воскликнула Кэтрин. — Не в этом дело!

Ее взгляд, устремленный не на Мэри, а на что-то за пределами этой комнаты, за пределами любых слов, даже самых невероятных, озадачил Мэри. Она ничего не понимала, разве что попытаться взглянуть на это с высоты своей прежней любви к Ральфу.

Закрыв руками лицо, она тихо произнесла:

— Не забывайте, что и я его любила. Я думала, что знаю его. И я его знала.

Но знала ли? Теперь невозможно вспомнить. Она не в силах вспоминать. Она так крепко зажмурилась, что тьму испещрили звезды и сполохи. Она убедила себя, что ворошит прошлое — как те угли в камине. И ничего не получилось. Открытие ее потрясло. Она больше не любит Ральфа. Она удивленно оглядела комнату, взгляд ее остановился на бумагах, разложенных под настольной лампой. И это ровное сияние на краткий миг вдруг отозвалось в ней таким же светом — она еще раз закрыла глаза, открыла их, посмотрела на лампу снова, и на месте старой любви зажглась новая, — вот о чем она думала с изумлением, пока видение не исчезло. Она молча прислонилась к каминной полке.

— Любовь бывает разная, — сказала Мэри наконец, словно размышляя.

Кэтрин не ответила и даже, похоже, не услышала этих слов.

— А вдруг он опять ждет меня на улице, как раньше? — воскликнула она. — Я пойду. Я найду его.

— Скорее всего, он придет сюда, — сказала Мэри, и Кэтрин, подумав немного, согласилась:

— Подожду еще полчасика.

Она вновь опустилась в кресло и уставилась перед собой — как будто, показалось Мэри, наблюдала за кем-то невидимым. На самом деле она никого конкретно не представляла, просто перед ней проходила вся жизнь: хорошее и плохое, смыслы и значение, прошлое, настоящее и будущее. Все это было так очевидно, что она даже ничуть не стыдилась этой своей блажи, как будто вознеслась на вершину бытия и весь мир лежит у ее ног. Никто, кроме нее самой, не знал, что это значит — нынче вечером разминуться с Ральфом Денемом: это незначительное событие вызвало у нее такую бурю эмоций, какая едва ли бывает даже в решающие моменты жизни. Она не застала его — и изведала горечь поражения; она желала его — и познала муки страсти. И уже не имеет значения, что зажгло этот огонь. Пусть ее сочтут странной — не важно, она уже не стыдилась своих чувств.

Когда ужин был готов, Мэри пригласила ее за стол, и Кэтрин послушно направилась в кухню, как будто теперь Мэри за нее все решала. Ужинали почти в полном молчании, и, когда Мэри просила ее поесть еще, Кэтрин ела, когда Мэри предлагала выпить вина — послушно делала глоток. Однако то была лишь внешняя покорность — Мэри чувствовала, что в душе она совершенно свободна. Она не выглядела рассеянной, скорее — отстраненной, смотрела невидящим взглядом и в то же время видела что-то свое, так что Мэри очень хотелось ее защитить; даже страшно было подумать, какие враждебные силы угрожают Кэтрин там, за порогом ее дома.

Сразу после ужина Кэтрин сказала, что уходит.

— Но куда же вы пойдете? — спросила Мэри, делая слабую попытку ее задержать.

— Куда? Домой — или нет, наверное, в Хайгейт.