Ночь и день

— Как стадо овец, правда? — заметила она, имея в виду шум, который создавали все эти лежащие и сидящие людские тела.

Кэтрин с улыбкой обернулась к ней:

— Интересно, из-за чего все так расшумелись? — спросила она.

— Из-за елизаветинцев, полагаю.

— Нет, не думаю, что это имеет отношение к елизаветинцам. Вот! Слышите? Они упоминают какой-то «билль о страховании»[17].

— Удивительно, почему мужчины всегда говорят о политике? — задумчиво произнесла Мэри. — Хотя, будь у нас право голоса, наверное, мы бы тоже о ней говорили.

— Непременно. А вы занимаетесь тем, что помогаете нам получить это право, не так ли?

— Да, — ответила Мэри серьезно. — С десяти до шести каждый Божий день только этим и занимаюсь.

Кэтрин посмотрела на Ральфа Денема, который теперь вместе с Родни продирался сквозь метафизику метафоры, и вспомнила их воскресный разговор. Ей показалось, что этот молодой человек имеет какое-то отношение к Мэри.

— Наверно, вы из тех, кто считает, что мы все должны иметь профессию, — начала она издалека, словно нащупывая путь среди фантомов неведомого мира.

— Вовсе нет, — отмахнулась Мэри.

— Ну а я бы хотела, — продолжала Кэтрин и тихо вздохнула. — Тогда в любой момент можно сказать, что ты что-то делаешь, иначе среди такого сборища чувствуешь себя не в своей тарелке.

— Почему именно среди сборища? — спросила Мэри, посерьезнев, и подвинулась чуть ближе к Кэтрин.

— Разве вы не видите, как много у них тем для разговоров! Им интересно все. А я хотела бы их сразить… То есть, — поправилась она, — я хотела бы показать, на что способна, а это трудно, если не имеешь профессии.

Мэри улыбнулась, подумав, что вообще-то сразить человека наповал для мисс Хилбери не составит большого труда. Они были едва знакомы, и то, что Кэтрин так доверительно рассказывает о себе, казалось знаменательным. Обе притихли, словно обдумывая, стоит ли продолжать. Прощупывали почву.

— Я мечтаю попирать их распростертые тела! — с вызовом заявила Кэтрин минуту спустя и прыснула, как будто ее рассмешил ход мысли, приведшей к такому заключению.

— Вовсе не обязательно попирать тела лишь потому, что работаешь в конторе, — заметила Мэри.

— Ну да, — ответила Кэтрин.

Разговор пресекся, и Мэри заметила, что Кэтрин с унылым видом смотрит куда-то вдаль, поджав губы, — желание поговорить о себе или завязать дружбу, вероятно, прошло. Мэри поразила эта ее особенность быстро отгораживаться и замыкаться в себе. Такая черта свидетельствовала об одиночестве и эгоцентризме. Кэтрин по-прежнему молчала, и Мэри забеспокоилась.

— Да, они как овцы, — повторила она шутливым тоном.

— И притом очень умные, — добавила Кэтрин. — По крайней мере, думаю, все они читают Уэбстера.

— Уж не считаете ли вы это признаком большого ума? Я вот читала Уэбстера, и Бена Джонсона[18] читала, но не думаю, что поумнела — во всяком случае, не сильно.

— По-моему, вы очень умная, — заметила Кэтрин.

— Почему? Потому что заправляю делами в конторе?

— Я не об этом. Я представила, как вы живете одна в этой комнате и устраиваете вечера…

Мэри на секунду задумалась.

— На самом деле, мне кажется, нужно быть сильной, чтобы пойти наперекор семье. Я вот сумела. Я не хотела жить дома и сказала об этом отцу. Он не одобрил, конечно… Но в конце концов, у меня есть сестра, а у вас нет, так ведь?

— Да, у меня нет сестер.

— Вы пишете биографию своего деда? — не отступала Мэри.

Кэтрин этот вопрос, похоже, не понравился, и она ответила кратко, как отрезала:

— Да, я помогаю маме.

По тону, каким были произнесены эти слова, Мэри поняла, что ее поставили на место, словно никакого чувства взаимной симпатии между ними и не возникало. Кэтрин, казалось, умеет странным образом приближать и отталкивать, вызывая диаметрально противоположные чувства, с ней не расслабишься. Подумав немного, Мэри нашла этому одно объяснение: эгоизм.

«Эгоистка», — сказала она мысленно и решила, что прибережет это слово для Ральфа до того дня, когда — а это наверняка случится — речь у них снова зайдет о мисс Хилбери.

— Боже мой, какой беспорядок тут будет завтра утром! — воскликнула Кэтрин. — Надеюсь, вам не придется спать в этой комнате, мисс Датчет?

Мэри рассмеялась.

— Почему вы смеетесь? — спросила Кэтрин.

— Не скажу.

— Дайте угадаю. Вы смеялись, оттого что подумали, будто я просто решила сменить тему?

— Нет.

— Потому что подумали… — Она умолкла.

— Если желаете знать, меня рассмешило то, как вы произнесли «мисс Датчет».

— Ну тогда Мэри. Мэри, Мэри, Мэри.

С этими словами Кэтрин отодвинула занавеску, возможно, чтобы не видно было, как просияло ее лицо от этой внезапно обретенной близости.

— Мэри Датчет, — сказала Мэри. — Боюсь, не так звучно, как Кэтрин Хилбери.