Ночь и день

Но Родни, нащупав приятную тему, все не мог остановиться. Он мнил себя человеком, который без труда станет своим в любом обществе, но при этом достаточно повидал свет и знает ему цену.

— О, так вам непременно следует познакомиться, — не унимался он. — Раз в год по меньшей мере там стоит побывать. Они такие внимательные, а женщины — само очарование.

«И он еще говорит о женщинах! — подумал Генри брезгливо. — Да какая женщина на тебя польстится?» Похоже, чаша терпения его вот-вот переполнится, и все же Родни ему нравился — вот что странно, поскольку Генри был весьма щепетилен и облил бы презрением всякого, кто осмелился бы при нем говорить такое. Просто ему стало любопытно, что за птица этот новоиспеченный жених его кузины. И каким характером надо обладать, чтобы так беззастенчиво выставлять на всеобщее обозрение свое тщеславие?

— Я не думаю, что мне удастся найти с ними общий язык, — ответил он. — Даже не знаю, о чем я стал бы разговаривать с леди Роуз, если бы встретил ее.

— А, ерунда, я вас научу, — хохотнул Родни. — Поговорите о детях, если у них есть дети, об их успехах — в рисовании, садоводстве, поэзии, — увидите, как они будут тронуты. Знаете ли, я правда считаю, что мнение женщины о стихах стоит выслушать. Не просите ничего объяснять, просто спросите, какие чувства они вызывают. Кстати о чувствах. Кэтрин, к примеру…

— Кэтрин, — быстро перебил его Генри, как будто само упоминание ее имени в устах Родни было для него оскорбительно, — Кэтрин не такая, как остальные женщины.

— Разумеется, — согласился Родни. — Она… — Ему хотелось поговорить о ней, но он запнулся, подбирая слова. — Она очень хороша собой, — сказал он, но как-то неуверенно, совсем не таким тоном, как раньше.

Генри едва заметно кивнул.

— Однако члены вашей семьи… подвержены перепадам настроения, как я понимаю?

— Только не Кэтрин, — уверенно сказал Генри.

— Только не Кэтрин, — повторил Родни, словно взвешивая эти слова. — Может, вы и правы. Но после помолвки она сильно изменилась. Разумеется, — добавил он, — этого следовало ожидать.

Он, видимо, ждал, что Генри согласится с ним, но тот помалкивал.

— У Кэтрин была в некотором смысле нелегкая жизнь, — продолжал Родни. — Я надеюсь, замужество пойдет ей на пользу. У нее большие способности.

— Да, — согласился Генри.

— Но как вы полагаете, в каком направлении они будут развиваться?

Родни перестал изображать из себя светского щеголя и, похоже, просил у Генри совета в том, что его всерьез волнует.

— Ну, не знаю… — осторожно ответил Генри.

— Как вы думаете, может, дети, хозяйство и всякое такое — может, ей будет этого достаточно? Учтите, я целыми днями на службе…

— Уверен, она справится.

— В том, что она справится, я не сомневаюсь, — сказал Родни. — Но… я не мыслю жизни без поэзии. А Кэтрин этого не дано. Она восхищается моими стихами, кстати сказать, но будет ли этого достаточно для нее?

— Нет, — ответил Генри. Он помолчал немного и добавил, словно подводя итог своим размышлениям: — Думаю, вы правы. Кэтрин еще не нашла себя. Она все еще живет в вымышленном мире… Порой мне кажется…

— Что? — быстро спросил Родни, надеясь услышать что-то важное. Но поскольку Генри молчал, Родни продолжил: — Вот почему я… — Однако договорить не успел, потому что дверь распахнулась — это был Гилберт, младший брат Генри.

С его приходом мужчинам пришлось прервать разговор, чему Генри был даже очень рад, поскольку и так сказал больше, чем ему бы хотелось.

Глава XVII

Когда проглядывало солнце, а в ту рождественскую неделю оно сияло с необычайной яркостью, сильнее бросалось в глаза все то, что поблекло, потерлось и вообще страдало от недостатка ухода как в Стогдон-Хаусе, так и в усадьбе с тем же названием. Сэр Френсис после индийской гражданской службы вышел в отставку с пенсией, по его мнению, далеко не достаточной для жизни и совершенно не соответствующей его чаяниям. Его карьера сложилась не очень удачно, и, хотя это был милейший пожилой джентльмен, с седыми усами на смуглом лице, на редкость начитанный и знающий множество занятных историй, нетрудно было догадаться, что произошло некое ужасное событие, помешавшее его честолюбивым планам: он был раздражителен и склонен лелеять прежние обиды. Обиды эти относились к середине прошлого столетия, когда в результате неких подковерных интриг его обошли — и то, что по заслугам полагалось ему, самым обидным образом досталось другому, младше его по чину.

Его жена и дети точно не помнят, кто был прав и виноват в этой истории — если допустить, что там вообще были правые и виноватые, — однако та давняя обида наложила отпечаток на жизнь всей семьи. Она отравила существование сэра Френсиса точно так же, как, принято считать, любовное разочарование отравляет жизнь женщины. Долгие размышления о причинах того ужасного провала, привычка вновь и вновь перебирать в памяти все свои надежды и неудачи сделали сэра Френсиса, что называется, эгоистом, а после отставки его характер стал еще более сложным и тяжелым.