Ночь Ягуара

У Паза возникло чувство, что бабушка подготовила такую встречу, желая похвастаться перед членами общины своей чудесной малышкой. «А почему бы и нет? – подумал он. – У нее была нелегкая жизнь, и уж эту маленькую радость она заслужила». Казалось, здесь его мать претерпевает преображение из строгого фельдмаршала ресторана и хозяйки дома его детства совсем в другую женщину. Не в первый раз Паз призадумался, почему она не воспитала его в духе сантерии. Очевидно, возраст этому не преграда, это было видно по присутствию здесь множества детей. И снова он подавил обиду.

Они приблизились к святилищу – палатке из желтого и зеленого шелка, заключавшей в себе приземистый цилиндр, покрытый атласной парчой тех же тонов – fundamentos, то есть сакральных ритуальных цветов Ифа-Орунимила. Вокруг святилища горели дюжины свечей, пол в несколько слоев был усыпан ямсом и кокосовыми орехами. Амелии разрешили добавить к подношениям свою порцию ямса, после чего отвели посмотреть на огромный, как на свадьбе, многоярусный торт с выполненной глазурью надписью «Маферефун Орунимила».

– Это торт на день рождения, да?

– Да, в каком-то смысле, – ответила миссис Паз. – В этот праздничный день мы благодарим Орунимила и воздаем ему хвалу. Видишь, здесь так и написано «Хвала Орунимила», на лукуми.

– А можем мы его съесть?

– Потом, дорогая. Сначала нам нужно увидеть нашего бабалаво. Запомни, детка, он очень святой человек, так что, когда мы встречаем его, мы кланяемся и говорим: «Ибору ибойа ибочиче».

Они повторяют несколько раз эту фразу, а потом проталкиваются через плотную толпу к тому месту, где на простом плетеном кресле сидит Педро Ортис, бабалаво. Миссис Паз и Амелия опустились на колени и произнесли на искаженном языке йоруба, который кубинцы называли лукуми: «Да примет Ифа это приношение». Миссис Паз представила Амелию сантеро – Паз наблюдал это с близкого расстояния. Ортис был худощавым мужчиной с дубленой кожей, окладистой черной, чуть тронутой сединой, бородой и большими темными глазами, которые казались сплошными зрачками. Он обнял и миссис Паз, и Амелию, а потом посмотрел через головы собравшихся прямо на Паза, и у того появилось ощущение, будто бабалаво прекрасно знает, о чем он думает. Интересно, что Паз ожидал этого, и это ничуть его не беспокоило. Да, странные события происходят и, видимо, будут происходить. Это всегда было частью его жизни, а теперь, похоже, станет частью жизни и его дочери.

Его мать знаками приглашала его подойти к ней. Ортис встал и покачал головой, очевидно, не ожидая от этого квазиагностика подобающего поклона.

– Он согласился призвать Ифа для Амелии, – сказала миссис Паз. – Это очень важно. Но ты ее отец, и требуется твое согласие.

– Ну ладно. А что будет?

– Ты просто согласись! – резко бросила она.

– Хорошо, мама. Это твое шоу, я тебе доверяю.

Едва эти слова слетели с его губ, как он понял – так оно и есть.

Ортис повел их в маленькую комнату в задней части дома, где находились вазы с тропическими цветами и подносы с фруктами, а на стенах были изображения различных ориша. Ифа в облике святого Франциска, Шанго в виде святой Барбары, Бабалуайе в обличье святого Лазаря и другие. В одном углу стояла статуя в полный рост святой Каридад, покровительницы Кубы, а почти всю другую стену занимал большой застекленный шкаф из красного дерева, канистиллеро, хранилище священных реликвий. Единственными другими предметами обстановки были складной стол для игры в бридж с круглой деревянной шкатулкой, стоявшей посередине, и четырьмя стоявшими вокруг стульями с прямыми спинками. Ортис сел на один из них и подождал, пока усядутся остальные.

– Ты знаешь, – сказал он, взглянув Пазу в глаза, – обычно мы не просим Ифа предсказывать судьбу детей. Их будущее пока сформировано в столь малой степени, что расспросы о нем можно счесть неуважением. В каком-то смысле их маленькие духи все еще содержатся в руках их предков, таких как ты сам и Йетунде.

Тут Ортис мимолетно улыбнулся миссис Паз, а та, услышав свое культовое имя, тоже улыбнулась.

– И конечно, матери ребенка. Таким образом, то, что я сделаю, – это спрошу Ифа о тебе самом, спрошу, есть ли что-то, что нужно сделать или не делать ради ребенка. Это непросто, но я согласился из любви и уважения, которые питаю к Йетунде. Сейчас мне нужно, чтобы ты дал мне пять долларов и двадцать пять центов.

– Ладно, – пробормотал Паз, – пятерка и четвертак. Бери.

Он вручил жрецу банкноту и монету. Ортис завернул монетку в банкноту мудреным, похожим на оригами, способом, порылся в шкатулке на столе, извлек оттуда цепочку из фрагментов черепашьего панциря, скрепленных латунными звеньями, а также самые заурядные, какими торгуют на каждом углу, блокнот и карандаш. Откуда-то из памяти выплыло слово «опеле». Слово знакомое, и черепаховую цепочку Паз раньше видел, но не сам ритуал в действии.