Ночь игуаны

Ханна. Да, пожалуй. Второй случай – совсем недавно, всего два года тому назад. Мы с дедушкой жили в Сингапуре, в отеле «Рэффлс». Мы очень хорошо зарабатывали, ни в чем себе не отказывали. Там и познакомились с одним австралийцем, коммивояжером, – человек средних лет, совершенно безликий. Толстый, лысый, с убогими претензиями на светскость, навязчивый. Выглядел он довольно одиноким. Дедушка прочел ему свои стихи, я – сделала портрет, польстив ему без зазрения совести. Он заплатил мне больше, чем обычно, и дал дедушке пять малайских долларов. И купил еще акварель. Дедушке пришло время ложиться. Коммивояжер пригласил меня покататься в сампане. Ну что ж, он был так щедр… Я согласилась. Да, согласилась. Дедушка пошел спать, а я поехала кататься с этим коммивояжером, торговавшим дамским бельем. Я заметила, что он все больше и больше…

Шеннон. Что?

Ханна. Ну, словом, приходил в возбуждение… когда солнце стало заходить, и его отблеск стал тускнеть на воде. (Грустно посмеивается.) И вот он наконец придвинулся ко мне… мы сидели в лодке друг против друга… и напряженно и страстно стал глядеть мне в глаза… (Снова смеется.) И тут он сказал: «Мисс Джелкс! Можете оказать мне услугу? Пожалуйста, сделайте это для меня!» – «Что?» – спросила я. «Я повернусь к вам спиной и не буду смотреть, а вы… пожалуйста, снимите с себя что-нибудь… и дайте мне подержать. Только подержать!»

Шеннон. Фантастика!

Ханна. «На несколько секунд», – сказал он. «А зачем?» – спросила я. (Снова грустно смеется.) Он не сказал зачем, но…

Шеннон. И как же вы повели себя в подобной ситуации?

Ханна. Я… выполнила его просьбу. А он сдержал слово. Сидел отвернувшись, пока я не сказала, что готова, и бросила ему… часть своей одежды…

Шеннон. А он?

Ханна. Он не двинулся, лишь подхватил то, что я бросила. И пока он держал это в руках, я смотрела в другую сторону.

Шеннон. Значит, надо опасаться коммивояжеров на Дальнем Востоке – такова мораль, мисс Джелкс?

Ханна. О нет, мораль – восточная. Надо смириться с тем положением, которое ты не в силах исправить.

Шеннон. Если это неизбежно, не сопротивляйся и получай удовольствие, – так, что ли?

Ханна. Он купил у меня акварель. Конечно, все это было противно, но не жестоко. Я ушла, и он не приставал. А самое смешное – когда мы вернулись в отель, он вынул из кармана эту часть моего туалета, как застенчивый мальчишка, который хочет подарить учителю яблоко, и попытался в лифте всунуть мне в руку. Я не хотела брать и шепнула: «Оставьте, пожалуйста, себе, мистер Уиллоби!» Он же заплатил за акварель, сколько я спросила, и весь этот случай был даже трогательным, то есть там было так одиноко, в этом сампане, – и эти лиловые полосы в небе, и низенький пожилой австралиец, который так дышал, словно умирал от астмы! И Венера, всходившая из-за облака над Малаккским перешейком…

Шеннон. И этот случай вы называете…

Ханна. Любовной историей?.. Да, так и называю.

Он недоверчиво смотрит, впиваясь в нее взглядом, она смущена и готова воспротивиться.

Шеннон. Этот… этот печальный, грязный эпизодик вы называете…

Ханна (резко перебивая). Конечно, печальный для того чудака. Но почему вы называете его грязным?

Шеннон. А как вы почувствовали себя, когда вошли к себе в спальню?

Ханна. Смущенной… да, немного смущенной… Я знала, что такое одиночество… но не в такой степени… не такое бездонное…

Шеннон. И это не вызвало у вас отвращения?!

Ханна. Ничто человеческое не вызывает во мне отвращения, кроме злобы и жестокости. Я же говорила, он был очень мягок, чувствовал себя виноватым и вел себя деликатно. Все это было скорей уж фантастично.

Шеннон. Вы…

Ханна. Что я? «Фантастика»?

Во время их разговора то и дело слышится бормотание дедушки.

И вдруг голос его становится отчетливым и громким.

Дедушка.

…а затем На землю ляжет, тих и нем…

И снова – только неясное бормотание. Стоя позади Ханны, Шеннон кладет руку ей на шею.

Ханна. А это зачем? Решили меня удавить, мистер Шеннон?

Шеннон. Вы не выносите простого прикосновения?

Ханна. Поберегите их для вдовы. Это не для меня.

Шеннон. Вы правы. (Снимает руку.) С миссис Фолк, с этой неутешной вдовой, все просто, а с вами нет.

Ханна (сухо, но весело). Старые девы проигрывают, а вдовушки выигрывают, мистер Шеннон.

Шеннон. Или вдовушки проигрывают, а старые девы выигрывают. Похоже на старомодные игры в какой-нибудь гостиной на острове в Нантакете. Или в Виргинии. Но вот о чем я думаю…

Ханна. О чем?

Шеннон. А что, если бы нам вместе… странствовать? Только странствовать? Вместе?

Ханна. А как вам кажется? Смогли бы мы?

Шеннон. Почему бы и нет?

Ханна. Мне кажется, утром безрассудность этой идеи станет для вас гораздо яснее, мистер Шеннон. (Складывает веер и встает.) Утро всегда помогает нам вернуться к действительности… Спокойной ночи, мистер Шеннон. Пока я не слишком устала, соберу вещи.

Шеннон. Не уходите, не оставляйте меня здесь одного…

Ханна. Нужно сложить вещи сейчас, тогда на рассвете можно сходить попытать счастья на площади.