Ночь, когда нельзя спать

– Потому, – строго глядя на меня, пояснила Клавдия, – ведьма себе замену ищет. Уйти ей просто так невозможно, вот и смотрит она, кому бы свое проклятие передать. Только найдя замену, сможет ведьма покой обрести, если вообще возможен для нее покой… Когда я маленькая была, жил тут у нас один колдун, все никак умереть не мог; мучился, страсть! Когда отходил он, к его дому подойти боялись, чтоб ненароком не попасть под раздачу, значит. Вся его избушка ходуном ходила, так он кричал. Вот ведь – мука какая! И воды подать некому; куда какой страх! Неделю так-то промучился, а потом сквозь трубу дым черный как повалит! И огонь, прям сквозь крышу! Стало быть, пришел хозяин-то за ним… Так и сгорел… Помнишь, Натуся?

– Помню, как не помнить, – соглашается сестра…

– Какой хозяин? – с замиранием сердца спросила я.

– Известно какой, рогатый да хвостатый…

Это бабушки рассказали мне, почему на Ивана Купалу всей деревней на реку ходили, от мала до велика купались, а тех, кто не хотел в воду идти, насильно загоняли, потому что всем известно – кто на Купалу воды боится, тот с нечистым знается.

На шестнадцатый день рождения сестры подарили мне серебряный кулон – собранный из шестнадцати колец. Ручная работа местного народного умельца. На кулон пошли старинные серебряные полтинники, те, где кузнец у наковальни перековывает меч на орало. Этих полтинников у бабушек много было, я насчитала девяносто три. Нашла полотняный мешочек в сундуке. Тяжелый.

Там были и дореволюционные монеты, и эти с кузнецом, были и рубли, но все-таки полтинники преобладали.

– Ты смотри, – бормотала Натуся, – береги его, серебро наговоренное…

В семье она была старшая. Образования никакого не получила, всю жизнь проработала в колхозе. Мужа потеряла рано. Единственного сына воспитала вместе с Клавдией, теперь он жил с семьей в Калининграде.

Весь дом у сестер увешан образами, они исправно ходят в церковь и истово постятся…

– Погадай мне, Натусь.

– А и давай, пораскину…

Затертые до бахромы карты аккуратно раскладываются сухими, коричневыми, не женскими руками. Много этим рукам на своем веку поработать пришлось… Вот, туз пиковый лег «на сердце», валет пик «под сердце», и еще чернота: девятка с дамой.

– Удар мне, что ли? – спрашиваю.

– Где? – спешит оправдаться Натуся. – Нет никакого удара. Тут тебе королей марьяжных, эвона, целая куча. Женихов-то… Известие получишь, денежное, – она говорит, а сама посматривает на меня, быстро-быстро. – Аль понимаешь расклад-то? Кто научил? – спрашивает настороженно. И ее рука с пергаментной кожей будто ненароком смешивает карточный крест.

– Да уж знаю. Родная кровь. Клавдия выучила.

– Я дюже хорошо по картам вижу, если кто потерял чего или украли. Сразу скажу, где искать, – рассказывает Натуся. – А сны тоже можешь разгадывать? – неожиданно обращается она ко мне.

Я качаю головой отрицательно.

– И правильно, грех это, – соглашается Натуся. – Я вот жизнь свою всю прогадала, – и спохватывается: – Клавдия дюже хорошо сны разгадывает…

Клавдия не только разгадывала, она еще и видела вещие сны. Великая сонница была, еще смолоду. Когда в комсомол вступала, видела во сне: поле большое и двое мужчин высоких – один белый, а другой черный; к ним людей длинная вереница движется, и делят они тех людей между собой. Каких делят, а некоторые посередке остаются. Клавдия тоже к белому было собралась, а он: «Нет, – говорит, – подожди». С тем и проснулась. «Видно, время мое еще не пришло», – объяснила.

Как-то умерла соседка Клавдии, а они подружки были. Клавдия в отъезде была, и старушку без нее схоронили. Клавдия как приехала, так к родственникам усопшей побежала:

– Рассказывайте, как схоронили, в чем?

– Все, – говорят, – честь по чести: и платье, и платочек, и тапочки…

– Эх, жаль, что я не видела, не проводила, – сокрушалась Клавдия, все боялась, что подружку не так обрядили, что будет она обижаться.

Ночью проснулась Клавдия, вроде позвал ее кто. Подошла к окошку, а там дедушка седенький стоит, в платье, как у попа, борода длинная… Смотрит на Клавдию и спрашивает:

– Ты, раба Божия, хотела посмотреть, как твою подругу без тебя обрядили?

Клавдия молчит, только головой кивает: «Я, мол».

– Ну, смотри.

И прямо с неба к окну Клавдии гроб опустился, а в гробу бабушка новопреставленная лежит. Как глянула Клавдия и не испугалась. Все убранство у подружки в порядке, все, как надобно.

– Посмотрела? – старичок строго спрашивает.

– Да, – отвечает Клавдия, – спасибо.

– Ну, оставайся, с Богом!

И исчезло все. Стоит Клавдия у окошка, глаза кулаками трет, а потом смекнула, что не кто иной к ней являлся, как сам апостол Петр! Упала она перед образами, крестилась, крестилась… Утром, едва забрезжило, к соседям бегом побежала.

– Знаю, – говорит, – в каком виде подружку схоронили. – И рассказывает: так-то и так-то. Соседи только дивятся.

Карты Клавдия тоже знала, но любила приговаривать:

– Карта – что? Картинка! Ты на человека смотри, он тебе сам о себе все расскажет.