Ночь, когда она умерла (СИ)

— Да я не злюсь, и в мыслях не было. Я немного устал.

— У тебя такое лицо, будто ты весь день мучился от неприятных воспоминаний в компании призраков из прошлого.

Не дождавшись ответа, Колетт взяла меня за руку.

— Эй! — позвала она. — У тебя точно все хорошо? Или просто…

— …слишком много секса на выходных, да-да. Эта шутка уже устарела.

— Слишком мало секса на выходных? — предположила Ванесса, подходя к нам. — Похоже, один из хозяев заведения не только задержался, но и игнорирует своих гостей?

Колетт поцеловала ее в щеку.

— Привет! Когда ты пришла? Я тебя не видела.

— Минут двадцать назад. Конечно, общество Афины и Жака приятно, равно как и общество книг, но сидеть дома мне не хотелось. Если честно, — продолжила она, посмотрев на меня, — я думала, что ты хотя бы для приличия заглянешь домой. Я весь вечер предавалась безделью и ждала, что ты вернешься.

— Извини. Я не хотел нервировать Адама. И, судя по его поведению, сделал правильно. А я думал, что ты давно ушла домой.

— Приятель Афины не желал меня отпускать. Я выполняла роль его любимой подушки.

Я огляделся в поисках пепельницы, и Ванесса пришла мне на помощь, взяв ее с одного из пустовавших столиков.

— Ты можешь забрать его к себе. Твоя итальянская мебель замечательна — он будет рад поточить когти.

— Очень смешно, — закивала она. — Надеюсь, наши планы на выходные не изменились?

— Нет. Завтра закажу билеты. Можешь собирать вещи.

Вернувшийся Адам продемонстрировал нам бутылку коньяка, которую держал в руках.

— О, посмотрите-ка, — заговорила Колетт. — Господин Злюка. «Лучше бы ты пришла голой — было бы не так безвкусно».

— Да ну тебя, — отмахнулся он. — Я такого не говорил, я сказал, что тебе не идет этот фасон.

— Зачем ты говоришь дамам такие вещи? — вмешалась Ванесса. — Это может обидеть.

— Попробуй ее обидеть! Я этому человеку не завидую. Она съест его без соли! — Адам переложил бутылку в другую руку. — Ну? Кто там хотел выпить?

Эпилог Вивиан

2011 год

Западное побережье США

До Штатов я, как оно всегда и бывало в таких случаях, добирался с приключениями. Началось все с того, что по какой-то странной причине у меня не получилось взять два билета на один рейс — для меня и для Ванессы — и мы были вынуждены лететь поодиночке. Дату моего вылета переносили дважды, а потом задержали самолет на шесть часов из-за несоответствий в расписании. В общей сложности, опоздал я почти на сутки, но Джессика ждала меня в аэропорту, несмотря на непроглядную ночь.

— Ты обещал приехать на выходные! — сообщила мне она с тенью недовольства в голосе.

— Разве сегодня не суббота?

— Нет, уже воскресенье. Посмотри на часы. Начало третьего.

— Я останусь на несколько дней. А, может, даже на пару недель. Смена обстановки мне не помешает.

Джессика застегнула куртку, я взял ее за руку, и мы пошли к машине.

— Ты похудел, — сказала мне она печально. — У тебя что-то случилось?

— Ну… — начал я.

Джессика махнула на меня рукой и, достав из кармана ключи, открыла дверь машины.

— Ну, — передразнила она. — Почему ты не можешь прямо ответить на вопрос? Да или нет?

— Нет, — ответил я. — То есть, да. Ровным счетом ничего хорошего. Хотя могло быть и хуже.

Пару минут мы сидели молча. Наконец, Джессика повернула ключ зажигания и посмотрела на меня.

— Ты расскажешь мне, что произошло? — спросила она.

И я рассказал. Я думал, что рассказ мой займет немногим больше часа, но какая-то неведомая сила не давала мне остановиться, и я рассказал Джессике все. Я говорил про Рене, про Беатрис, про Афродиту, про Изольду. Она не перебивала, не задавала вопросов — просто слушала. Я закончил свой рассказ уже тогда, когда мы приехали, поужинали и расположились на диване в моей гостиной. И только после того, как все было сказано, я подумал о том, что мне было нужно именно это. Сесть и рассказать все одному человеку, который не задавал бы лишних вопросов, а просто выслушал бы, может, даже, никак не отреагировав. Порой люди осознают природу своего нервного напряжения только после того, как выпускают его наружу.

Я чувствовал себя как ребенок, который увидел кошмарный сон, а потом поделился им с кем-то из взрослых, и теперь ему стало легче. Такой легкости я не ощущал никогда. Легкости — и пустоты. Это не была та пустота, которая возникала после того, как я убирал подальше неприятные мысли, забывшись в объятиях незнакомой женщины после пары затяжек опиума. Это была абсолютная, безграничная пустота, чистый лист, на котором можно было написать все, что угодно. Пока что мне не хотелось ничего писать — хотелось до конца насладиться его совершенной природой. Я не торопился. Это, пожалуй, было единственным, что я был готов взять с собой из… прошлой жизни?