Ночь, которая умирает

— Сколько осталось до того, как он оживет? Насколько сложнее, насколько больше он должен стать? В какой момент он перестанет быть машиной и превратится в мыслящее существо? Должна же быть какая-то грань.

— Это тебя в метафизику понесло. С таким же успехом можно беспокоиться насчет того, а не примется ли пианино писать свои собственные симфонии, если его с каждым разом все лучше и лучше настраивать.

Бен снова обвел подозрительным взглядом нависшую над ним сложнейшую машину, вернее, ее внутреннюю оболочку. Миллионы и миллионы тонн великолепно организованной материи… Наверняка наступит момент, когда слово «машина» уже нельзя будет применять к тому, что их сейчас окружает.

Мультивак продолжал хранить молчание. Как правило, результатом его «отдыха» становилась мешанина обрывочной информации, клубок абсолютно отвлеченных взаимосвязей. Но периодически он весьма удачно соединял друг с другом абсолютно разрозненные факты, и от этих случайных соединений весь ученый отдел вставал на уши.

Однако на сей раз он родил на свет лишь замечание относительно Джорджа Вашингтона. И ничего больше.

«И все-таки он размышляет, — подумал про себя Бен и поежился при мысли об этом. — Размышляет над чем-то очень-очень важным».

Джо Чиалли с кряхтеньем поднялся с табуретки.

— А кстати, ну, допустим, оживет он — как ты это определишь? Или он должен будет сразу превратиться в прекрасного принца?

— Никак, — буркнул Бен. — Ладно, хватит болтать, пора уже переводить Мультивак в рабочий режим.

И это он сделает с радостью. А еще с большей радостью вырвется отсюда во внешний мир, когда закончится его недельная смена. Он наконец-то выйдет из этой машины… или что там оно еще.

Они проследовали к одной из главных секций и проверили настройки — один рычаг должен был автоматически заставить переключиться все подобные рычаги во всех остальных главных секциях, которых насчитывалось уже больше сотни.

Бен уже было потянулся к рычагу, но вдруг так и замер с висящей в воздухе рукой.

Мультивак снова заговорил.

Слова величаво катились по коридору, порождали эхо и снова накатывали тяжелыми волнами на двух людей, которые с побелевшими лицами таращились друг на друга. А затем Джо потянулся к рычагу, усилием воли заставил свои пальцы сомкнуться вокруг рукояти и переключил его в рабочий режим.

Голос Мультивака разом смолк.

Но Бен продолжал слышать его.

Он слышал, как Мультивак повторяет снова и снова одни и те же слова:

— КТО… Я… ТАКОЙ……………..КТО… Я… ТАКОЙ…………..КТО… Я… ТАКОЙ……………….КТО… Я… ТАКОЙ……………….КТО… Я…………………….

Настоящая любовь

© Перевод T. Сухарученко.

Меня зовут Джо. Именно так называет меня мой коллега Милтон Дэвидсон. Он программист, а я — компьютерная программа. Я вхожу в комплекс Мультивак и связан с другими его частями во всем мире. Я знаю все. Почти все.

Я — персональная программа Милтона. Его Джо. Он понимает в программировании больше, чем кто-либо на свете, а я — его экспериментальная модель. Благодаря ему я разговариваю лучше любого другого компьютера.

— Все дело в том, чтобы звуки соответствовали символам, Джо, — сказал он мне. — Так работает человеческий мозг, хотя мы до сих пор не знаем, какими символами он пользуется. А твои символы мне известны, и я могу к каждому подобрать слово.

Итак, я умею говорить. Мне кажется, что говорю я хуже, чем думаю, но Милтон считает, что я говорю очень хорошо.

Милтон никогда не был женат, хотя ему почти сорок. По его словам, он еще не встретил подходящую женщину. Однажды он сказал мне:

— Я все-таки найду ее, Джо. И найти я намерен лучшую. У меня будет настоящая любовь. Ты мне поможешь. Мне надоело совершенствовать тебя для решения мировых проблем. Реши мою проблему. Найди мою настоящую любовь.

— А что такое настоящая любовь? — спросил я.

— Не важно. Это абстракция. Просто найди мне идеальную Девушку. Ты связан с комплексом Мультивак. Тебе доступны банки данных на каждого человека, живущего на земле. Мы будем исключать целые группы и классы людей, пока не останется она одна, одна-единственная. Само совершенство. Она и будет моей.

— Я готов, — сказал я.

— Сначала исключи всех мужчин.

Это было просто. Его слова привели в действие мои связи на молекулярном уровне, и я подключился к банкам данных обо всех людях мира. По команде Милтона я исключил 3 784 982 874 мужчин. Осталось 3 786 112 090 женщин.

— Исключи всех моложе двадцати пяти и старше сорока лет, — продолжал Милтон. — Затем исключи всех с коэффициентом интеллекта ниже ста двадцати; всех, кто ниже ста пятидесяти и выше ста семидесяти пяти сантиметров ростом.

Он дал мне точные указания: исключить женщин с детьми, исключить женщин с генетическими отклонениями.

— Я не вполне уверен насчет глаз… — сказал он. — Ладно, это подождет. Но никаких рыжеволосых. Я не люблю их.

Через две недели у нас осталось 235 женщин. Все они очень хорошо говорили по-английски. Милтон сказал, что языковая проблема ему ни к чему: компьютерный перевод будет помехой в интимные моменты.