Ночь, которая умирает

Теперь он много времени проводил в публичной библиотеке, читая все, что там было о роботах. И именно там он впервые натолкнулся на две памятные, внушающие трепетный ужас строчки, написанные Мильтоном, когда мир еще был маленьким и простым, — мистические строки, смысл которых не мог понять ни один человек, пока люди не создали по своему образу и подобию стальных "фурий".

И эта двурукая машина у дверей

Стоит, готовая, чтоб нанести удар,

Один-единственный — второго уж не надо.

Дэннер поднял глаза на двурукую машину, недвижно застывшую рядом с ним, и стал думать о Мильтоне, о давно минувших днях, когда жизнь была простой и беззаботной. Он попытался нарисовать это прошлое в своем воображении.

Люди были… не такими, что ли. Но какими? Это было очень давно, и потому совершенно непонятно, какими были люди в те времена. Он так и не смог представить себе время до появления компьютеров.

Однако впервые он узнал, что действительно произошло тогда, в его молодые годы, когда блистающий всеми красками мир ярко вспыхнул в последний раз и погас и начались скучные, серые будни. Тогда-то впервые и появились человекоподобные "фурии".

До начала войн техника так далеко шагнула вперед, что компьютеры, словно живые существа, стали производить себе подобных, и на Земле вполне бы мог воцариться рай, где желания каждого были бы полностью удовлетворены. Правда, к тому времени социальные науки заметно отставали от точных. Когда же начались войны, разражавшиеся одна за другой, машины и люди вынуждены были сражаться бок о бок, сталь — против стали, люди — против людей. И люди оказались менее прочными. Войны закончились только тогда, когда исчезли последние общественные системы: некому стало воевать. И общество стало распадаться, пока не пришло в состояние, близкое к анархии.

А тем временем машины принялись зализывать свои раны и лечить друг друга, как это было заложено в их программы, и никаких социальных наук им не требовалось. Они спокойно воспроизводили себе подобных и создавали для людей новые материальные ценности, то есть делали то, для чего, собственно, они и предназначались в Золотой Век. Конечно, не все было идеально. Далеко не идеально, ибо некоторые из самовоспроизводящихся машин исчезли с лица земли. Однако большинство из них продолжало добывать в шахтах сырье, обогащать его, отливать из металла необходимые детали, добывать для себя горючее, залечивать свои раны и сохранять на Земле свое потомство с такой эффективностью, какая человеку и не спилась.

А человечество продолжало дробиться и дробиться, распадаясь на все более мелкие группы. Собственно групп больше не существовало, не осталось даже семей. Люди не очень-то нуждались друг в друге. Эмоциональные привязанности утратили всякий смысл. Люди оказались в условиях, когда они вынуждены были принимать суррогаты отношений за истинные, бегство от жизни стало почти естественным. Люди обратили все свои эмоции на спасительные машины, обогащающие их жизни веселыми и невероятными приключениями, по сравнению с которыми окружающий мир казался таким невыносимо скучным, что о нем и думать не хотелось. Рождаемость падала. Это был очень странный период. Роскошь и хаос мирно уживались друг с другом. Так же как анархия и инертность. А рождаемость все сокращалась.

В конце концов стало совершенно очевидно, что род человеческий вырождается и ничто не в силах остановить этот процесс. Но в подчинении у человека оставался всесильный слуга. И вот тогда некий неведомый гений понял, что нужно делать. Нашелся человек, трезво оценивший ситуацию и заложивший новую программу в самую большую из уцелевших электронно-вычислительных машин. Он поставил перед нею следующую задачу:

"Человечество должно снова встать на собственные ноги. И пусть это станет единственной целью до тех пор, пока она не будет достигнута".

Все было бы достижимо, если бы изменения, которые произошли, не носили глобального характера, жизнь людей на всей планете уже коренным образом изменилась. В отличие от людей машины представляли собой интегрированное общество. Получив одинаковые приказы, они мгновенно переориентировались, чтобы их исполнить.

Роскошной жизни для всех пришел конец. Эскапистские машины прекратили свое существование. Чтобы выжить, людям пришлось объединяться в группы, взяться за те виды работ, которые раньше выполняли машины, и медленно, очень медленно их общие нужды и интересы вновь вызвали к жизни почти утраченное чувство человеческой общности.

Процесс этот шел очень медленно. Ни одна машина не могла вернуть человеку то, что он утратил, — моральные категории. Индивидуализм достиг такой стадии, что в течение долгого времени не было никаких средств, способных удержать людей от преступлений. После ликвидации родственных отношений не осталось даже понятия кровной мести. Совесть, как одна из категорий морали, улетучилась, поскольку человек больше не отождествлял себя с другими людьми.