Ночь кровавой луны (СИ)

От буйства красок вокруг резало глаза. До сей поры, я бывала в Запретном лесу лишь с моим дедом, и случилось это несколько лет тому назад. Из степей мы возвращались тайными тропами, давно нехожеными и заброшенными, и дед вел меня в обход леса, по каменистым ущельям и высокогорным грядам. Подходя к поселению, мы несколько раз заночевали на опушке Запретного леса, привязав себя веревками к толстым дубовым ветвям. Те ночевки до сих пор снились мне в кошмарах, и просыпалась я от голодного воя людоволков, стороживших нас ночами напролет.

Сейчас же лес казался волшебным, наполненным ароматом грибов и прелой листвы. Умытый дождями хмурой поры, Запретный лес сиял и сверкал в утренних лучах солнца, а гомон птиц, которые селились в редколесье, оглушал, заставлял беспричинно улыбаться и закрывать глаза от наслаждения.

Несмотря на все пережитые страхи и бессонную ночь, я чувствовала распахнутые за спиной крылья, так хорошо становилось от одной только мысли, что поселение людей с каждым прожитым мигом все дальше, что черная непроходимая безысходность в прошлом, а впереди — неизведанные тайны Запретного леса.

— И чего ты улыбаешься, как юродивая? — насупился Форг, на лице которого играли ажурные тени от листвы деревьев. Он вздрагивал от любого шороха и дергал головой, посаженной на тонкую шею, подозрительно смотрел на каждую ветку, с которой только что вспорхнула пташка. Я лишь рассмеялась, наблюдая, как жалко Форг выглядит в одежде с чужого плеча. Худой, даже костлявый, чумазый и взъерошенный, он где-то потерял свою кепку, и светлые вихры, наподобие одуванчиковых семечек, вздыбились вокруг его головы.

— Лес прекрасен, — вздохнула я полной грудью, едва удержав крик, готовый сорваться с губ. — Послушай его голос, Форг, и ты поймешь, что каждый куст тут живой и умеет чувствовать, как и мы.

Форг дернулся в седле и посмотрел себе под ноги, вцепившись в луку седла побелевшими пальцами.

— Ты все врешь, — прошипел он, оскалив белые зубы, как у людоволчонка. Я снова подивилась, откуда у парнишки из трактира такие белые и здоровые зубы, которыми могли похвастаться лишь аристократы. — Ни один куст не умеет чувствовать, хоть пинай его, хоть топчи ногами.

— А ты попробуй и узнаешь! — издевалась я над впечатлительным парнишкой, который вырос в поселении и никогда не уходил дальше озера у склона горы Одинокой. Заходить в Запретный лес никто из людей не решался, да и коэнцы днями напролет патрулировали опушку леса, чтобы голодные поселенцы не ринулись за жирной добычей.

— Дети, — прикрикнул на нас Норд, жестом указывая мне следовать вперед. — Я сказал, чтобы вы помалкивали.

Старик выглядел настороженным и хмурым, и я не винила его в этом. Ученые мужи, как и разносчики пива, редкие гости в лесах, но я-то бывала здесь, пусть и давно, пусть и совсем чуть-чуть. Да и поселенцы, сосланные за мелкие провинности, уходили в Запретный лес и не возвращались. Неужели же все сгинули, или кому-то удалось добраться до степей и прибиться к караванам, следующим в города?

— Не думал я, что доведется мне оказаться в Запретном лесу, — нарушил тишину Норд, оглядываясь на нас с Форгом. — Да еще в такой развеселой компании. Но чего не сделаешь на старости лет? Может, доведется встретить темного эльфа, либо нимфетту.

— Упаси Всеотец, — воскликнул Форг, и мы с Нордом рассмеялись. Мой звонкий голос, и его хриплый, старческий, эхом отдались в глухой чащобе, и Форг совершенно сник.

— Злые вы, — буркнул он, пришпорив своего коня и обгоняя меня. — Накликаете на нас беду, потом посмотрим, кто посмеется последним. Не для того я бежал из поселения, чтобы сгинуть от руки темного эльфа.

— Никто не желает себе подобной участи, но люди не возвращаются обратно, — сказала я, вспомнив о брате, который ушел на прошлый Остарот.

Горькие мысли о судьбе Люциана заставили меня поникнуть и плотно сжать подрагивающие губы. Он отправился в Запретный лес, сосланный сюда жестокими коэнцами только лишь за то, что полюбил не ту девушку.

К обеду от долгой и тряской езды по лесу мое тело так ломило, что я ерзала в седле, как ужаленная. Лиственный лес медленно, но верно переходил в смешанный, и на нашем пути все чаще попадались вековые разлапистые ели и платаны. Здесь уже не пели птицы, не так ярко светило полуденное солнышко, а пахло хвоей и перегноем. Тропинка, еле заметная глазу Норда, давно превратилась в чащобу и заросли, и лошади продирались сквозь ветви, недовольно потряхивая головой и фыркая.

— Я едва держусь в седле, — первым подал голос Форг, зевая так сладко, что я непроизвольно повторила за ним.

— Хорошо, — тяжко вздохнул Норд, скидывая с головы капюшон и щуря подслеповатые глаза. Его тонкие, как палки, изрезанные венами руки тоже подрагивали, и он спускался с лошади медленно, скрипя суставами и охая от боли.

— Привал устроим не здесь, а в овраге, что в нескольких сотнях шагов отсюда, — сказал Норд, а мы с Форгом лишь молча повиновались. На споры и разговоры сил не хватало, так вымотал нас этот долгий путь. И только чуть позже я догадалась, что Норд знал здешние места.