Ночь любви

«Ну вот, как припекло, так сразу и в кусты!» — подумал я. А Вова вышел из кухни и, удобно примостив на широком плече полковника Секретного департамента, прислонился к косяку. Люда и Мехвандрат встали рядышком: она — с виноватой улыбкой, он — с непроницаемым лицом. Значит, не понравилось кузнечику, что я им наговорил! Я сбегал к холодильнику и подарил Людочке кус кооперативной колбасы.

— Это лично вам, для коллекции!

Она молча кивнула и вдруг поцеловала меня в щеку: — Прощай!

— Можешь написать про это фантастический рассказ! — с ехидцей в голосе произнес Вова. — В знак протеста. Кстати, будь спок, репрессий против тебя не будет! Я поставлю перед Комитетом вопрос об объявлении трех ближайших десятилетий зоной, запретной для хронопутешествий. Можешь доживать спокойно — мою просьбу удовлетворят.

— Слушай, старик, — сказал я, — ты в каком звании?

— Звания отменены, — улыбнулся Вова. — Но, пожалуй, полковник. Ну, прощай, старик, извини, если что…

Потом на месте настенного зеркала открылся проход в иной мир. Они вошли в него, небрежно помахав мне напоследок. Проход затянулся. Я стоял посреди разгромленной квартиры на остатках ковра. На душе было муторно.

За окном уже занимался рассвет. Прошла ночь.

— Ночь любви… — сказал я вслух, с отвращением. — Ночь любви! Ну как теперь жить на свете?!

Снаружи кто-то поскребся во входную дверь.

Я открыл. Там стояла ламия. Я заставил себя не захлопнуть дверь перед ее носом. Смотрел через щель на нее, голую, жалкую, покрытую посиневшей гусиной кожей, совсем некрасивую, на синяки на предплечьях и бедрах, на заплывший левый глаз.

— Холодно?

Она молча кивнула. Я подумал: «Не замерзать же ей на улице, этой девчонке!» и откинул цепочку.

— Как хоть звать-то тебя?

— Ланка, — ответила она, поеживаясь.

— Ну, проходи, Ланка!..

Мы прожили с ламией двадцать четыре года. И жена из нее получилась не хуже любой другой.