Ночь музеев

Бывают минуты, когда впечатление затмевает собой всякую мысль и любое слово повергая человека в безмолвие. То же стало и с Владиславом Романовичем. Он чувствовал себя разбитым, покинутым и одиноким. Нет ничего хуже того осознания которое внедряет одну безобидную на первый взгляд мысль, в последствии выросшую до неимоверного размера, до тех пор, пока она не поглотит, не уничтожит собою все что было в сознании доброго и светлого, идея эта есть мысль о том, что тебя никто никогда не поймет. Покинутость и отчужденность есть следствие этой идеи. Когда от тебя отказываются последние родные сердцу люди, пускай даже и ненавистные тебе своим пренебрежением, они все равно оставляют неизгладимый след на мягком сердце, жаждущем только одного —понимания. Они, зная о беспробудном несчастии близкого, наносят ему последний, решающий удар в надежде на то, что оно приведет его в чувство. Но какова же зияющая рана, какова же вытекшая кровь человека, лишившегося той последней надежды, внушаемой им тем, что хотя он и в силах выдержать тяжелую невыносимую ношу, не сдаваясь и не прибегая к страшному греху, он все же полагается на то, что сумеет обрадовать своих родных и осчастливить тех, кто уже давно потерял в него веру и оставил все свои чаяния насчет него. Какова же боль от случившегося, что казалось была когда-то лишь страшным видением, которому не суждено было сбыться, предстать в виде определенного случая, слов, жестов, когда немыслимое стало явью, а то, чего больше всего боялся, в действительности произошло.

Вот оно несчастье, губящее человека, вот она жизнь, распустившая свое действо, наделившая людей характерами, желаниями и надеждами, которые неизменно рушатся соприкасаясь друг с другом. Как же суровы правила жизни, ее непреложный закон, который мы либо постигаем, либо игнорируем. В очередной раз для себя Владислав Романович сквозь невыносимую сердечную боль, дрожь и жгучие слезы спросил себя: «Стоит ли жить?» – И ответом ему послужила тьма, нашептывающая и призывающая, она вводит в заблуждение всякого отчаявшегося, ибо тьма – это пристанище дьяволов. Она не замедлила вмешаться в его судьбу, даруя надежду там, где ее последние лучи иссякли под сводом нагрянувшего ненастья, жаль только что такая надежда наделяет силой лишь для того, чтобы сподвигнуть и подтолкнуть на последний решительный шаг, после которого обычно не остается ничего кроме бесконечного сожаления и угрызения совести.

– Отец прав, от меня нет никакой пользы, я только обуза для остальных, я бесполезен, моя жизнь никчемна. – Владислав Романович глубоко и протяжно разрыдался. – Я не могу так больше, не могу… я… мне… мне нужен воздух… мне нужно на свежий воздух.

Вдруг послышалось как захлопнулась дверь наверху – верный признак возвращения соседей и возможно незаконченной ссоры. Владислав Романович хотел было накинуть плащ и выйти на улицу, но разговор женщины и мужчины никогда нельзя было разобрать так явственно как теперь, это и отвлекло Владислава Романовича. Он принудил себя сесть в кресло лишь для того, чтобы убедиться в нелепости их разговора и со спокойной душой покинуть свою комнату, вобравшую в себя столько несчастья.

– Впусти меня, папа! – Воскликнул женский голос.

– Варенька… – Прошептал Владислав Романович, узнавая знакомую интонацию.

– Нет, не впускай ее, прогони ее прочь! – Прозвучал женский, властный, материнский голос.

– Мамочка, простите меня! – Молила Варенька поломанным от слез голосом.

– Уходи и не возвращайся, ты нам такая не нужна! Держи двери…

– Может все-таки выслушаем ее? – Вопрошал мужской голос.

– Не вмешивайся, лучше попридержи хорошенечко дверь! Варя, слышишь ты нас? Можешь больше не возвращаться, услышала Варь? Варя? Варенька?

– Она ушла, ты ведь ее прогнала только что!

– Попридержи язык! Варя, Варюша?

– Куда же она теперь пойдет, ай ну и дура же ты!

– Пусть идет куда хочет.

Владислав Романович отчетливо услышал тяжелые шаги, сопровождающие горький плач юной Вареньки, которая ныне спускалась по лестнице. Ему хотелось нагнать ее, выйти из дому вслед за ней дабы проследить куда направится эта заблудшая, невинная душа, но он не смог даже пошевелиться, словно слился со всей действительностью вокруг себя, как бывает временами в сновидениях, когда человек лицезрящий сон становится невольным его наблюдателем, увы пригвожденным к одной только сцене, Владислав Романович нашел себя в том же положении, и проявляя невероятную силу воли он встал с места, накинул на себя плащ и вышел из квартиры силясь догнать Вареньку.