Ночь на кордоне

— Человек двадцать. А, может, тридцать…

— И продуктов велели брать на три дня?

— На три дня.

Больше тётка ни о чём не спрашивала. Лицо её стало каким-то другим, озабоченным. Она не то испугалась чего-то, не то задумалась о чём-то.

11. Я ОТПРАВЛЯЮСЬ В ЛЕС. НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

На следующий день тётка разбудила меня очень рано.

— Серёжа, — сказала она, — сегодня ты не пойдёшь в училище.

— Почему?

— Нужно будет сходить в лес… Сапоги леснику отнести, он забыл их у нас. Пойдёшь на хутор Каляный и, не доходя хутора, свернёшь в овраг…

— Да знаю я! — радостно закричал я, вскакивая с постели. — Я там с отцом триста раз бывал.

Мысль о том, что сегодня не идти в училище, а идти в лес, так обрадовала меня, что я запрыгал на одной ножке как сумасшедший. Ещё бы! Ведь лес я любил больше всего на свете! Какие сапоги, зачем сапоги — это меня не интересовало.

Я быстро собрался: сунул в карман рогатку, наганных пуль… А что? Может, птица какая попадётся или заяц. Лес ведь…

Тётка вынесла из чулана старые кирзовые сапоги, смахнула тряпкой с них пыль, и я, перебросив их через плечо, вскоре бодро шагал по дороге, заросшей по краям побуревшим бурьяном и репейником. Шесть километров прошёл за какой-нибудь час и почти не устал.

Вот и лес. Он поднимается по обеим сторонам оврага. Листья на деревьях жёлтые, на земле их нападало целый ковёр.

Свернув с дороги, я шёл прямо по листьям, нарочно загребая их ногами и оставляя после себя влажный след.

Дом лесника стоял на самой опушке. Раньше около него всегда стояла повозка, лошадь жевала сено, за огородом паслись овцы и пятнистый теленок. А сейчас вокруг усадьбы было пусто, и только колодезный журавль одиноко торчал над срубом.

Я вошёл в калитку. Собака выскочила из конуры, рванула цепью, залаяла.

Из сарая вышла девочка моего возраста в наброшенной на плечи телогрейке с вязанкой дров.

— Лесник дома? — спросил я.

— Дома. Зачем он тебе?

— Нужен.

Я вошёл за ней следом в дом. В передней комнате стоял грубо сколоченный дубовый стол, широкая скамья под стеной, два табурета. Больше никакой мебели не было.

Сам лесник, сидя на корточках, раздувал в плите огонь. Когда он оглянулся, я узнал в нём того самого мужика, который дважды приходил к тётке. А раньше здесь жил совсем другой лесник.

— А, здравствуй, здравствуй, дружище! — весело воскликнул он. — Пришёл проведать? Ну, молодец, проходи, садись. Что это ты принёс?

— Сапоги, — сказал я и взглянул на его ноги.

Они были так велики, что никак не могли влезть в принесённые сапоги.

Он взял у меня правый сапог, вытащил из него стельку, а вместе с ней и маленький листик бумаги, о котором я даже не подозревал, и ушёл в другую комнату. Я остался один с девчонкой. У девчонки добрые серые глаза, в растрёпанные косички вплетены выцветшие голубые ленточки. Она мне понравилась. Только звали её нехорошо, по-деревенски — Настенькой.

— Ты в городе живёшь? — спросила она.

— В городе.

— С отцом, с матерью?

— Нет, с тёткой. Отца немцы расстреляли, а мать с сестрёнкой эвакуировались.

То обстоятельство, что я жил без родителей, видимо, тронуло её. Она с участием посмотрела на меня.

— Хочешь, я тебе молока дам? — спросила она.

— Нет, не надо… Я завтракал… — неуверенно протянул я, хотя поесть было бы очень кстати.

Настенька принесла из погреба холодный кувшин, налила мне полную кружку молока. Туда же попала пенка и сливки. Я никогда не пил такого вкусного молока!

— Налить ещё? — спросила она, когда я выпил всё.

— Нет, спасибо.

— Да ты пей. Оно у нас своё, не покупное…

В комнату вошёл лесник с хмурым и озабоченным лицом.

— Настенька, — сказал он, торопливо одеваясь. — Я ухожу. Запри дом и никуда не ходи. Положи корове корму. А ты, Серёга, кати домой. Сапоги забери назад. Скажи тётке — они мне малы.

Лесник ушёл, я тоже собрался. Настенька пошла проводить меня до поворота, до того места, где кончались лес и овраг. Дальше расстилалось грустное осеннее поле.

— Ты не боишься один? — спросила она, останавливаясь.

— А чего бояться?

— Могут немцы обидеть, или ещё что…

— А тебя уже обидели?

— У нас их почти не бывает. Один раз приезжали, забрали курей и поросёнка, и всё. Ты приходи ещё…

— Приду как-нибудь.

Я перебросил сапоги на другое плечо и зашагал по дороге. Поднявшись на пригорок, оглянулся. Настенька по-прежнему стояла на том же месте. Я помахал ей рукой.

Дорога домой показалась куда длинней. Я порядком устал, дважды садился отдыхать на пахнущую полынью обочину.

Было безветренно, тепло. Низкое небо затянуто серыми неподвижными тучами, стаи грачей кружились над степью.

Я думал о том, что Настеньке, должно быть, скучно одной в лесу. Ни подруг, ни мальчишек, не с кем поиграть… Потом вспомнил о тётке. Зачем она посылала меня в лес?

Вдали на дороге показалась грузовая машина. Густо пыля и подпрыгивая на колдобинах, она приближалась. В кузове, тесно прижавшись друг к другу, сидели полицейские. В руках у каждого автомат, за спиной вещмешок, морды хмурые. Узнал я и своего знакомого Илью Медведя.

«Куда это их черти понесли?» — подумал я, провожая взглядом спускавшуюся к лесу машину.