Ночь на кордоне

Отступая, фашисты понасажали, где только хотели, а особенно вокруг складских помещений, замаскированные мины. И часто то тут, то там раздавались взрывы. У одного склада мина взорвалась в тот момент, когда рядом очутилась женщина в дырявом кожушке и излатанных валенках. Она охнула и, хватаясь за живот, медленно опустилась на снег.

Но никого это не пугало и не останавливало, потому что все хотели есть.

Старый сапожник Пантелей Николаевич вытащил из немецкого склада мешок бутылок с вином. Покачиваясь из стороны в сторону, побрёл к бойцу, поливавшему из пулемёта загородную рощу, где ещё задержались фашисты. Опустившись рядом на снег, угощал пулемётчика.

— Сынок, родной… не откажи…

— Нельзя, дедушка, не время…

— Голубчик, выпей… Ведь праздник какой!

Дед размазывал по лицу слёзы, пьяно валился на бойца, чмокал его в щёку, в шею, в макушку… Стреляные гильзы летели поверх дедовой головы.

В погребе у нас был настоящий праздник — праздник освобождения. Настенька разогрела жирные свиные консервы, наварила супу с колбасой, налила нам по глотку кислого рейнского вина. Гостями за нашим, с позволения сказать, столом были украинец сержант Глущенко и скуластый, должно быть калмык или татарин, боец Нафутдиев.

А на улице озорничали осмелевшие мальчишки. Мишка Шайдар набрал целое решето полосатых мадьярских гранат и швырял их в яр, пока отец не нарвал ему уши. Другие стреляли из ракетниц в небо, соревнуясь, чья ракета выше взлетит.

Колька Мезенцев пострадал от такого баловства. Он задвинул в пушку снаряд с гильзой и ударил по пистону киркой. Пушка ахнула прямо в дом напротив, развалив его на части, а отскочившая назад гильза оторвала Кольке обе руки.

По улицам гнали пленных — худых, заросших, засыпанных снегом. У многих головы и ноги замотаны тряпьём, у некоторых обморожены руки. И, странное дело, никто из жителей не кричал на них, не грозил кулаками, не бросал камнями. А что на нашей земле творили они? Сколько жизней оборвали их пули и зверства?..

32. МЫ ВОССТАНАВЛИВАЕМ ШКОЛУ. ДИРЕКТОР ЗДОРОВАЕТСЯ СО МНОЙ ЗА РУКУ. СЕГОДНЯ НАШ ПРАЗДНИК

Прошёл месяц после освобождения. Фронт ушёл на запад. Жизнь в городе налаживалась, расчищались улицы, возвращались из эвакуации жители.

Ученики восстанавливали школу. Я тоже ходил работать. Из классов выносили мусор, штукатурку, битое стекло. Большинство окон забивали фанерой, закладывали кирпичом и только некоторые стеклили.

— Академик! — кричали мне мальчишки. — Тряси штанами быстрее! Это тебе не в реальном попу крест целовать…

В ответ я показывал язык и беззаботно смеялся. Я по-прежнему ни в чём не признавался и был для них загадкой.

Вскоре школу вычистили, побелили, выкрасили. Начались занятия.

Я продолжал быть в одиночестве, мальчишки меня сторонились, и только дружба с Женькой и Настенькой несколько скрашивала моё положение.

И вот однажды всё сразу переменилось. Учителя вдруг неизвестно почему стали ко мне особенно внимательны, ласковы. А раз даже сам директор, проходя на перемене, остановился около меня и поздоровался за руку.

— Так вот ты какой, брат… — сказал он. — Ну, как живёшь, герой?

— Ничего, живу хорошо…

— Молодец. Слышали про тебя, слышали…

Когда школа была полностью отремонтирована, устроили вечер, посвящённый возобновлению занятий.

Тётка, против моего ожидания, тоже собралась идти со мной. Я хотел отговорить её. Что я — маленький, с тёткой в школу ходить? Мальчишки засмеют. Но тётка не сдавалась.

— Нет, Серёжа, — говорила она, — я пойду с тобой. Сегодня наш праздник.

Она сделала прическу, надела новое платье и, к моему удивлению, стала не такой страшной и старой. Мне она купила белую рубашку, отутюжила брюки так, что на них появились стрелки, и полчаса брызгала одеколоном на голову, пытаясь зачесать набок мои растрёпанные вихры.

Когда мы пришли в школу, там уже было полно учеников. Около сцены музыканты продували мундштуки духовых инструментов.

Завуч лично проводил меня и тётку в первый ряд и усадил на свободные места, которые, как мне показалось, были для нас оставлены. Потом на трибуну, покрытую красным сукном, поднялся директор.