Ночь на пчельнике

– Эх, Параша, Параша! Уж какая ты пригожая да красивая!..

Параша улыбнулась. – Ты еще гожее меня!

– Да что ты это?.. ты лицом уж больно хороша, Параша… Ведь вот впервые ноньче увидал тебя, а так словно приворожила к себе… Ей-Богу, ну! Давича, на торгу, вершинские мужики зовут в деньги играть, так куда-те! и охота вся отошла… так словно неволя какая к тебе все и волокет! Ну, дай-ка я те поцалую Параша..

Параша отклонилась.

– Что ты это? – сказала она. – Что ты это? Бог с тобой… Ведь тут все наши ходят… Вон видишь – старухи идут… Пусти… надо домой! Ступай…

– Какие старухи? Старухи еще вон где! Они со старости-то и глазами не видят… Ах ты мое солнушко! не пущу я тебя! Посидим тут, у сарайчика… За конопельками не видать… Ей-Богу, вишь как тут тоже! Ничего, как есть, ничего не видать…

Параша старалась вырваться. Старухи приближались.

– Пусти ж ты! какой! пусти, голубчик.

– Ну, любо, – пущу… Смотри же, завтра выходи сюда супротив ночи, к зоре, что ль…

– Выйду – вот руки мои отсохни… выйду! Пусти…

Наймист пустил ее.

Параша сдержала слово, и он на следующий вечер нашел ее у сарая, за коноплями.

Параша полола, присевши на землю. Он опустился тоже на траву, для безопасности. Им было очень удобно тут: с большой дороги ничего не было видно за стеной конопли и за хмелем, который сетью забегал с ближней ветлы на сарай и стлался по соломенной крыше. Калитку на двор отца Параша притворила плотно, и старые скрипучие петли непременно бы известили их о приближающейся опасности.

Долго говорили они; о чем и как – я не берусь описывать – только под конец Параша перестала полоть и задумалась. Он, как водится, наобещал ей кучу всякого добра в будущем.

– Ты посмотри-ка, – сказал он ей, – какой я плечистый да рослый… меня, хоть об заклад сейчас, в гвардию! У меня в гвардии дядя унтером есть… Так тетка-то словно барыня ходит! Вот что! Я тебя тогда возьму за себя, так и ты так будешь ходить…

Словом, Параша склонялась все больше и больше и наконец, скрепя сердце, объявила ему, что завтра она с отцом будет убирать сено на пчельнике и останется там ночевать.

Наймист удовлетворился этим косвенным приглашением и кстати, потому что, тотчас после его ухода, мать заскрипела калиткой и вошла в огород.

Вот почему Параше было так жутко ехать на пчельник…

Солнце уж начинало заходить за деревья; тени толстых лип бесконечно длинными полосами легли на полянку, еще недавно покрытую высокой травой и мелкими луговыми цветами, а теперь так гладко подстриженную косою старика. Промежутки листьев, кустов и сучьев, озаренные прощальным светом, блистали еще ярче полдневного.

На лужайке высились две аккуратно насыпанные копенки. Параша докончила одну из них, когда отец сказал ей:

– Поди-ка у осинника сгреби маненечко! Я подкосил там давича… А я поотдохну пока.

Параша пошла к молодому осиннику, который был недалеко от пчельника, отыскала скрытый в самой чаще небольшой лужок и начала сгребать траву.

Скоро и на этом месте поднялась копна. Параша устала после знойного дня и прилегла на свежее сено. Незаметно заснула она под шопот осинника и под вечернее чириканье птиц, сбиравшихся на ночлег.

Настала ночь; и какая благоуханная, тихая, месячная ночь! На деревне один за другим гасли огни; уж и песня, долго тянувшаяся в поле так уныло – замолкла…

Освеженные росой поля ржи стояли недвижно, точно отдыхая от дневных набегов ветра.

В лесу была страшная тишина.

Окрыленный надеждой наймист скорыми шагами шел по большой дороге; уж видна была роща, где назначила ему свиданье черноглазая девушка.

Вот он своротил с большака на тропинку; перед ним чернел небольшой лесок, за леском глубокая лощина, за лощиной гора, на горе роща.

Бодро накинув поддевку на правое плечо, вошел он в лесок. Идет – ничего…

Вдруг направо хруснуло что-то. Он прислушался. Все замолкло опять… Опять хруснуло. Еще и еще. Потом просто послышались шаги и, шумя и раздвигая ветви, вышел на узкую дорогу какой-то человек.

Наймист продолжал, не останавливаясь, свой путь. Человек посторонился и пропустил его.

Они уж были шагах в двадцати один от другого, как вдруг встречный закричал:

– Эй! молодец! Почтенный мой! Как, почтенный, в Печоры пройти?

Наймист остановился и стал толковать ему. В это время по левую сторону дороги сильно зашумели. Опять затрещал орешник, и на этот раз вышло из чащи не один, а два мужика. Не останавливаясь ни на секунду, пошли они прямо на молодого парня, и в то же время, как бы переменив намерение идти в Печоры, вернулся и первый.

Наймист понял в чем дело. Сердце его на минуту замерло, но смелость взяла вверх над мимолетною робостью. Он приосанился и спросил у них звучным голосом:

– А что вам от меня надо?

– А то, что раскошеливайся! – отвечал самый высокий и плечистый из бродяг.

– Ну, а коли денег у меня нет?

– Коли нет! Должно быть, что есть! Разве глаз у нас нету?.. В Печорах на ярмарке мошну твою видели… Вчера, за коноплями, ты что девке говорил?.. Мы с большака все слышали!.. Ну, ну, раскошеливайся!

– А вот как я-те раскошеливать начну! – крикнул наймист и с яростью ударил говорившего крепким кулаком в лицо.