Ночь на площади искусств

— Эта? — указал он на пресс. Матвей хотел было отшутиться, дескать, ничего особенного, публику ждет разочарование и дальше в таком же духе. Но вдруг почувствовал, что язык его окоченел и ничего подобного он выговорить не может. Зубы его выбивали мелкую дробь. Очевидно, Марши не позволяли над собой шутить. Клара смотрела на Матвея, ожидая ответа. Неожиданно он решил сказать правду.

— Работа опасная, если честно сказать. Опаснее, чем у электромонтера. Напутаешь в проводах, так трахнет — не очухаешься, — Матвей подошел к партитурам, — Сохнут теперь. Отдыхают, демоны. А страху нагнали прямо анафемского.

— Вы меня интригуете, — повела бровью Клара, — Такая сложная работа попалась? Или материала подходящего не нашлось?

Она вновь, уже в который раз, подошла к прессу, как бы пытаясь угадать, что же там, под таинственными обложками.

— Не вижу золотого тиснения.

— Названия нет, — ответил Матвей, — А в нотных крючках я не разбираюсь.

— АТ каллер?

— Он мне названия не расшифровал.

— И вам не сказал? — поразилась Клара, — Отчего же?

— Не захотел, — как мог просто и правдиво ответил Матвей.

— Давайте посмотрим. Я разбираюсь в нотах.

— Э-эх, — подбежал к прессу Матвей, — Не просохло еще. Да и не положено. Вы же, так сказать, здесь поставлены для охраны.

Клара принялась объяснять, что ее гложет чисто женское любопытство — так заманчиво узнать то, чего не знает пока никто, но десятки тысяч ждут с нетерпением.

— Дама вы, конечно, чрезвычайной приятности, — мягко и даже как-то вкрадчиво отвечал Матвей, — Я вам хотел бы сделать подарок в честь памятной ночи. Вот натуральный столичный бархат остался. На костюмчик вам не хватит, а на жакетик дамский вполне.

Матвей накинул ей на плечи бархатный лоскут. Любуясь, добавил:

— Совершеннейшая прелесть. К жакетику бы еще опоясочку из посеребренной тесьмы, как в «Интимной жизни монархов».

Клара повернулась к зеркалу:

— Добрый вы человек. И в гости пригласили, и подарок сделали… Позвольте отблагодарить вас.

Клара подошла близко к Матвею, посмотрела неожиданно томно и продолжительно, обняла и стала нежной ладонью ерошить ему волосы. Лицо ее приблизилось и расплылось в глазах переплетчика — как на экране неисправного телевизора. Матвей вновь уловил запах спиртного и с неудовольствием подумал, что, как на грех, поужинал сегодня с чесночным соусом и наверняка Кларе теперь неприятно. А острые коготки соблазнительницы уже проникли под рубашку и нежно царапали его могучую спину.

— Э-э, милочка. Товарищ майор, — вырвалось у Матвея, — Позвольте обратиться и сразу доложить, что мы здесь не одни.

— Одни, Матвей. Одни, — призывно прошептала Клара.

— Не одни, — твердо повторил Матвей.

Коготки Клары несколько ослабли, но оставались на прежних наступательных позициях.

— Ткаллер закрыт в своем кабинете. Ключи все у меня. И больше здесь некому быть.

— Не говорите, чего не знаете, — все-таки высвободился из страстных объятий Матвей.

— Тайная полиция все знает.

— Это ей так кажется… Тайной полиции, — даже покривился Матвей, — И вообще я очень сомневаюсь, что вы из тайной. Хватательные наклонности другие.

«Да-а, таблетки были бы вернее», — пронеслось в голове у Клары. Она отошла, поправила прическу, как-то вся мигом подтянулась, взгляд ее стал суров:

— Как представитель тайной полиции я требую открыть тайну партитур. Я должна сегодня, сейчас знать музыку, которую будут играть завтра. Точнее, это нужно не мне, а моему руководству.

Клара особенно подчеркнула последнее слово, зная, что русские относятся к любого рода руководителям прямо-таки с трепетом. Вот и сейчас ей показалось, что Матвей слегка вздрогнул. Он действительно закряхтел, как-то весь скукожился, глаза его бегали от Клары к прессу, к кнопке сигнализации, к двери. Многого, однако, Зубов не мог предвидеть. Связаться бы как-нибудь с посольством или хотя бы с представительством. Тюрьма здесь, а не концертный зал.

— Давайте все-таки посеребренную опоясочку сделаем к жакетику. Славно будет, — неожиданно даже для себя сказал Матвей.

Своим молчанием Клара показала, что ждет серьезного ответа.

Матвей переминался с ноги на ногу, покашливал.

— Государственные интересы любой страны я уважаю. И в этом случае готов уступить. Но для этого нужно, чтобы господин директор Ткаллер распорядился.

— Ткаллер не в состоянии сейчас принимать решения.

— Он мертв? — вскрикнул Матвей.

Тут уж Клара вздрогнула. Щеки ее покрылись красными пятнами. Однако она быстро взяла себя в руки.

— Мертв? Почему же? Но так… расстроен… удручен. Матвей, скажите, почему Ткаллер так удручен?

— Я и сам удручен.

Клара была в отчаянии от «уступчивости речи русской». Она надела китель, да и внутренне застегнулась на все пуговицы.

— Если завтра после исполнения произведений случится скандал, то вас, лично вас, господин Матвей, ожидают большие неприятности.

— Так предъявите мне хотя бы какой-нибудь документик. Хоть фальшивый. Чтоб я на основании его… Откуда же мне знать, кто вы и зачем? А вдруг вы действительно из тайной полиции — но другой страны?

— Бросьте дурака валять!

— Без документа не пущу!