Ночь на площади искусств

Она прикрыла глаза, как бы уходя в далекие и необыкновенно приятные воспоминания. Блаженное состояние ее затянулось. Она будто позабыла о художнике и о том, где она находится. Грезы унесли ее бог весть куда, едва ли не в иной мир. Художник терпеливо ждал, любуясь этой неопрятной дурнушкой. Он думал, что заурядные люди, особенно женщины, всегда пытаются смотреть на себя со стороны, как бы контролируя, как они выглядят: не смешно ли, достаточно ли благородно, сексапильно и так далее. Но если человек одержим какой-либо страстью, то контроля нет и в помине.

Неизвестно, сколько бы еще простояла так Мария, если бы ее не толкнул плечом подгулявший прохожий. Мария вышла из забытья, остановила свой взгляд на художнике, вспомнила, зачем он тут.

— Значит, начнем. Роста он высокого. В плечах широк и даже могуч. В шаге тверд. Постоянно, и зимой и летом, носит кованые испанские ботинки с острым носком. Сбоку на ботинках большая пряжка и серебряная цепочка.

— Ботинки, это, конечно, важно, — кивал художник, — но скажи что-нибудь о лице.

— Не торопи.

Мария подняла голову, будто пыталась разглядеть лицо любимого на луне.

— Нос его прям и тонок, как у благородного рыцаря или аббата Лепентера. Глаза большие и бесстрашные, как у ночной птицы или пожарного Мариуса. И тоже чуть зеленоватые. Брови густые, крутой дугой, как у кондитера Гюстава. Волосы темно-русые, длинные, как у Иисуса или у плотника Шарля, ты должен знать если не его, то сестру его Розиту.

Пробор… постой-постой, — Мария задумалась. Пальцы ее невольно стали перебирать оборку старой длинной кофты, — Художник, я забыла. Помоги. Нет, не надо. Ну-ка тихо, тихо! — притопнула она, хотя вокруг никто не шумел, — Тихо, вам сказано… Мы прощались. Он стоял вот так. Я — напротив. Он прижал меня крепко, я даже вскрикнула. Потом причесала гребнем свои и его растрепанные волосы. Вот… вот… так… — водила Мария по воздуху растопыренными пальцами, — Волосы вроде твоих. Без пробора. Точно как у тебя. Вы вообще с ним здорово похожи. Успеваешь за мной? — потянулась Мария к наброску.

— Нет-нет, еще рано, — остановил ее художник.

— Ну хорошо, слушай и рисуй дальше, — согласилась Мария, — Лицо чуть скуластое, словно у греческого ювелира Касикопулоса.

— Борода, усы есть?

— Усы! Есть усы, — обрадовалась подсказке Мария, — Не усы — обморок. Точь-в-точь как у продавца котят Зигмунда. Ты его должен знать, ты ведь тоже странник.

Художник кивал, подтверждая, что он и вправду всех знает — у Марии и сомнений не было, что люди, хоть чем-то схожие на Анатоля, в высшей степени достойные и известные.

Портрет близился к завершению. Мария ждала с нетерпением, то и дело добавляя:

— Но главное, конечно, душа. Душа редко у кого удается. Она щедрая. Отзывчивая. Честная. И главное, он ничего и никого не боится. Он готов заступиться за обиженного и поделиться всем, что у него есть. Видишь колечко, он купил его на последние пятьдесят франков… Ну, скоро?

— Пару штрихов осталось.

— Внизу пояснение сделай: «Анатоль из Марселя». Хотя его и так все знают.

Художник исполнил и это пожелание Марии. Она же ходила в стороне, что-то себе бормотала. Закончив, художник развернул портрет к заказчице, тоже отошел и закурил. Мария не торопилась принимать работу. Она подошла как можно ближе и сказала неожиданно злым шепотом:

— Ну, парень, если не похож… Ох, что я тебе наговорю, что сделаю с твоими смешными карандашиками…

— Вот как! — не испугался художник, — Я знал, добро всегда наказуемо.

— Нет! — сверкнула очами Мария. И, сощурившись, снова перешла на шепот: — Никогда никому этого не говори. Особенно детям.

Художник не выдержал взгляда, отступил на шаг.

— Ладно. Они сами разберутся, когда подрастут. Будешь смотреть?

Мария по-прежнему не торопилась, прошлась взглядом вдоль очереди, оглядела площадь. Не спеша подошла к рисунку.

Непонятно было, понравился ей портрет или нет. Она смотрела с таким напряжением, будто полководец, изучающий карту будущего сражения. Затем на ее лице медленно проявилась не то улыбка, не то гримаса страдания. Губы ее расползлись, растянулись и застыли. Затем застыли и расширились зрачки. Так бродяжка простояла долго. Казалось, портрет она изучает в малейших деталях. И вот она бережно коснулась картона, любовно принялась гладить, словно расправляя морщинки на нарисованном лице.

— Анатоль, — спросила она тихо, — Ты меня узнал?.. Узнал! Он узнал свою Марию! — повернулась она к художнику.

Тут уж ему стало совсем не по себе. Он быстренько собрал свой планшет, но Мария его остановила, схватила его правую руку, поднесла к губам и поцеловала.

— Ты не понимаешь, что ты сделал! Сандро Боттичелли! Ты создал самую удачную картину в своей жизни! Ты вернул мне его! Ты… ты…

Мария принялась выгребать из своих карманов старенькие мятые денежные бумажки и совать их в карман художнику. Он даже не сопротивлялся, потому что знал — бесполезно. Еще раз поцеловав ему руку, Мария схватила портрет, перебежала площадь и растворилась в толпе.