Ночь накануне

Вместо прилавка теперь стояла небольшая барная стойка. В полутемном торговом зале несколько пустующих столиков. В качестве скатертей — ярко-красное сукно. Старорежимные графины и граненые стаканы. На стенах — портреты членов Политбюро. На специальных полочках — знакомое темно-синее собрание ленинских сочинений. В дальнем углу — гипсовый бюст Вождя. А над дверьми в туалет — бичующий плакат середины семидесятых — «Позор израильской военщине!».

Бармен, мужчина лет пятидесяти, облаченный в темно-зеленый френч времен НЭПа с гвоздичкой в петлице, не отрываясь, смотрел по черно-белому «Рекорду» выступление товарища Брежнева на каком-то съезде.

Сразу за дверьми на стульчике кемарил еще один человек, лет на десять помоложе. В строгом черном костюме. При появлении Юрия Яковлевича он проснулся и придирчивым взглядом чекиста осмотрел гостя. Не заметив ничего подозрительного, опять закрыл глаза, погрузившись в сон.

Больше в заведении никого не было.

Бармен, заметив посетителя, убавил звук у телевизора плоскогубцами — бегунок на панели был сломан. Затем улыбнулся.

— Доброй ночи… Проходите… Выпить, закусить?

До Юрия Яковлевича наконец дошло — в магазине теперь располагался бар.

— Шолом… То есть… Здравствуй, — едва слышно ответил он, на израильский манер сразу перейдя на «ты». — Здесь ведь раньше магазин был, верно? Книжный.

— Ну, может, когда-то и был… До нас тут турфирма базировалась. Теперь вот мы…

Юрий Яковлевич нерешительно подошел к стойке. Бармен тут же положил перед ним обычный тетрадный лист с написанной от руки шапкой «Прейскурант». Дальше, также выведенный от руки, шел перечень блюд и напитков. Глаз успел выхватить коктейль «Слеза комсомолки» и салат «Субботник в Кремле». Цены, однако, были совсем не социалистическими. Сколько стоила советская поллитровка, гость помнил прекрасно. Да и как можно забыть то, что впиталось с молоком матери? Фигурально, конечно, выражаясь…

Мужчина во френче ждал, не снимая с лица капиталистической улыбки. Вряд ли в годы застоя официант ресторана вот так же улыбался гостю. Историческая неточность, однако.

— Да я, в общем-то… Просто мимо шел. — Юрий Яковлевич вновь растерянно оглядел интерьер. — Погода не очень…

— Ничего страшного! Главное, ведь зашли… Как обстановочка? — Бармен кивнул на зал.

— Необычно… А это… По убеждениям? Или…

— Или, — понял вопрос бармен, — хозяина идея. Он, между прочим, бывший секретарь райкома комсомола. Туристам нравится. Особенно эмигрантам. Многие даже плачут. Отзывы в книге оставляют. А чем еще народ завлекать? Сиськами голыми? Так они уже надоели. А здесь ностальгия… Для души… Сейчас вот приходится по ночам работать. Кризис.

— Что-то с народом не очень… Кажется, я единственный.

— Это из-за погоды. Штормовое предупреждение передали. Даже град обещали. А то и снег. С погодой тоже кризис.

— А Брежнев настоящий? — Юрий Яковлевич указал на телевизор. — Не компьютерный?

— Разумеется! Шефу кассету перегнали на телевидении за штуку баксов. И то по большому блату. Интересно, между прочим, рассказывает. Я даже заслушался про разрядку напряженности…

— Если бы в семьдесят первом кто-нибудь сказал, что в будущем записи с речью дорогого Ильича будут пользоваться таким спросом, я таки обозвал бы его лжецом и устроил дебош.

— Ну, будущее невозможно предугадать. Но одно могу сказать совершенно четко — даже самые страшные трагедии со временем служат темой для анекдотов.

— Да, случается, — Юрий Яковлевич взял с ближней полки томик Ленина, развернул и вслух прочитал заглавие: — «Детская болезнь левизны в коммунизме». Надо же… Я думал, муляж.

— Обижаете, — развел руками бармен. — Правда, из-за этого проблем много.

— Почему? Власти притесняют?

— Властям по барабану… Гости книги воруют! Представляете? Они двадцать лет назад никому не нужны были, а сейчас их воруют! А попробуй достань на замену! Дефицит! Как копченая колбаса в восьмидесятом. Я бы знал, лет двадцать назад прикупил бы пару фургонов. А сейчас бы бизнес сделал.

— Лампочка тоже ленинская? — Гость кивнул на предбанник.

— А как же! — с нескрываемой гордостью ответил бармен. — У музея выкупили несколько штук. Пришлось трансформатор ставить, чтобы не перегорели… А телевизор вообще еле-еле нашли. Раритет. Дороже плазменной панели.

Он с нежностью протер мутный кинескоп салфеткой. Потом, вспомнив о прямых обязанностях, кивнул на меню:

— Ну как? Выбрали?

— Дело в том, — спохватился Юрий Яковлевич, похлопав себя по карману, — я оставил бумажник в гостинице. Хотел просто прогуляться, а тут дождь… Есть только десять шекелей мелочью.

— Шекелей? Это Израиль, кажется? — Бармен бросил взгляд на плакат про военщину.

— Да, верно… Я турист. Раньше здесь жил. В Ленинграде.

— Я догадался… Акцент… Шекель — это сколько в рублях?

— Можно посчитать… Сейчас доллар — три с половиной шекеля. Какой курс рубля?

— Утром был двадцать восемь.

Бармен профессионально щелкнул костяшками огромных счет, лежавших на стойке, и выдал результат:

— Восемьдесят рублей. На сто граммов «Столичной» хватит. А я потом у вашего брата, сиониста, поменяю.

— Я, вообще-то, не сионист.