Ночь нежна

Мальчишки проносились мимо на велосипедах, ехали автомобили, набитые спортсменами в одеяниях, украшенных кисточками и султанами, трубили горны, возвещая приближение велогонщиков, из ресторанов выбегали повара в нижних рубашках, и наконец из-за поворота показалась группа гонщиков. Первым, с отрывом от остальных, ехал велосипедист в красной трикотажной фуфайке, он энергично крутил педали, уверенно удаляясь от катившегося к закату солнца под нечленораздельный рев приветственных голосов. За ним катила сплоченная троица в линялых разноцветных фуфайках, от пота и пыли их ноги были покрыты желтоватой коркой, лица не выражали ничего, в тяжелых взглядах застыла беспредельная усталость.

Стоя прямо перед Диком, Томми говорил:

– Думаю, Николь захочет получить развод, и надеюсь, что вы не станете чинить препятствий.

Растянувшись более чем на сотню ярдов, на променад ворвалась группа из еще пятидесяти гонщиков; некоторые из них застенчиво улыбались, некоторые выглядели окончательно выбившимися из сил, большинство – безразличными и усталыми. За ними следовал кортеж из бегущих мальчишек, потом проехало несколько безнадежно отставших велосипедистов-одиночек и, наконец, – грузовик с жертвами аварий и пораженцами.

Они вернулись к столу. Николь хотелось, чтобы Дик взял инициативу в свои руки, но ему, судя по всему, нравилось спокойно сидеть с недобритым лицом, так подходившим к ее недостриженным волосам.

– Разве не правда, что ты со мной больше не чувствуешь себя счастливым? – заговорила она. – Без меня ты сможешь снова вернуться к работе, и работаться тебе будет лучше, если не придется тревожиться за меня.

Томми нетерпеливо заерзал.

– Все эти разговоры ни к чему. Мы с Николь любим друг друга, и этим все сказано.

– Ну что ж, – подвел итог доктор, – раз все решено, предлагаю вернуться в парикмахерскую.

Но Томми нужна была ссора.

– Есть еще кое-что…

– Все остальное мы обсудим с Николь, – резонно возразил Дик. – Не волнуйтесь, в принципе я не против, а мы с Николь прекрасно понимаем друг друга. Если мы избежим дискуссии с тремя участниками, будет больше шансов покончить дело миром.

Томми не мог не признать убедительность логики Дика, но натура брала свое: последнее слово должно было остаться за ним.

– Хочу, чтобы вы понимали, – сказал он, – с этого момента и до окончательного урегулирования всех деталей я являюсь защитником Николь, и вы ответите мне за любую попытку воспользоваться тем, что она живет пока с вами под одной крышей.

– Меня никогда не манили сухие чресла, – спокойно ответил Дик и, коротко кивнув, пошел по направлению к отелю, сопровождаемый невинным взглядом Николь.

– Во всяком случае, он был честен, – заключил Томми. – Дорогая, сегодняшний вечер мы проведем вместе?

– Полагаю, да.

Итак, свершилось, причем без особой драмы. У Николь было ощущение, что ее перехитрили, теперь она понимала, что с того самого эпизода с камфорной растиркой Дик все знал наперед. Тем не менее она была счастлива и взволнованна, и нелепая мыслишка о том, что хорошо бы все рассказать Дику, быстро растаяла. И все же она смотрела ему вслед до тех пор, пока его фигура не превратилась в точку и не затерялась среди прочих точек, составлявших летнюю толпу.

XII

День накануне отъезда с Ривьеры доктор Дайвер провел с детьми. Он был уже не так молод, чтобы лелеять радужные мечты и на многое надеяться, поэтому хотел получше запомнить их. Детям сказали, что предстоящую зиму они проведут в Лондоне, у их тети, а потом поедут в Америку к отцу. Было также оговорено, что уволить фройляйн можно будет только с согласия Дика.

Он радовался, что так много успел дать дочери, – относительно сына такой уверенности у него не было; впрочем, он толком никогда и не знал, что именно должен дать этим неугомонным, вечно льнущим, словно ищущим грудь юнцам. Но когда настал миг расставания, ему захотелось прижать к себе их прелестные головки и просидеть так долго-долго.

Он обнялся со стариком-садовником, когда-то, шесть лет назад, разбившим первый сад вокруг виллы «Диана», и расцеловал местную девушку-служанку, ходившую за детьми. Она работала у них почти десять лет и теперь, упав на колени, безудержно рыдала, пока Дик не поднял ее и не вручил ей триста франков. Николь, как было оговорено, все утро оставалась в постели. Он написал записку ей и Бейби Уоррен, только что вернувшейся с Сардинии и гостившей у них, и налил себе полный стакан бренди из гигантской бутыли вместимостью в десять кварт и высотой в три фута, которую кто-то привез им в подарок.

Потом, оставив вещи на каннском вокзале, решил в последний раз взглянуть на пляж отеля Госса.