— Знаете, почему испанские гранды всегда обращались к крестьянам на «вы»? И по привычке, кажется, до сих пор так обращаются? Знаете?
— А правда?.. Почему?
— Потому, что не только гранд, но и крестьянин всегда носили при себе шпагу. Вот откуда выросла испанская вежливость по отношению к крестьянину. Так что любой национализм, антисемитизм в том числе, на фронте всегда имел свою боевую специфику. Но никогда не увядал.
XII
Ночь ночей
Ординарец попросил разрешения переночевать в общей землянке. Забрал гитару и ушел. Скорее всего, накатился чей-то день рождения… — здесь лучше всего было бы не вникать… Командира взвода разбудил посыльный из штаба:
— Боевая тревога. Форма один. Приказ… Батальон выходит через двенадцать минут. Полным составом. Без техники. В пешем строю, с легким стрелковым оружием и гранатами. Боеприпасы обязательно… Вам записка из штаба…
— Да-да… — ответил с оттенком бодрости. — Положите вот сюда, на стол…
Посыльный выбежал, и взводный тут же упал обратно в СОН. Камнем… Там он хотел… хотел поскорее догнать… Блуждал, кидался, но никак не мог найти то, что только что, вот на этом самом месте, виделось, звучало, было… Он упорствовал и искал…
Проснулся, как не спал, с ощущением непоправимой беды: «Ма-ма родная! Ну, как же… Ну-у-у… с прицепом!.. Ведь ухнул туда, как в проран… Кто создал ВРЕМЯ? Кто ему хозяин? Кто знает, сколько минут он проспал — одну или тысячу?.. А может быть, он вовсе не опаздывал, а мчался с опережением… Но в другом направлении?.. Стоп! Он проспал боевую тревогу, не поднял взвод: «Ты получишь все, что заслужил» — опоздать к месту, назначенному в приказе, проворонить бой… Заставить других сражаться за тебя и, может быть, погибнуть… Это трибунал. Вышка…»
Они уже опаздывали на восемнадцать минут — батальон, по всей видимости, рванул в темноту. Восемнадцать минут — это около двух километров. Теперь их не догнать…
Ночь хоть глаза коли, спасибо Васе Курнешову: в записке оставил координаты и приблизительный расчет времени выхода на линию обороны — в район «Кирп. мельницы».
История с этой мельницей на Висленском плацдарме осталась в памяти комбата Беклемишева навсегда. Он вспомнил ее в разговоре незадолго до смерти и хмыкнул. Хмыкнул он в году одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, а произошло событие в конце сорок четвертого. Сорок лет спустя.
Противник внезапным ударом прорвал передний край и пытался выйти через район расположения танкового корпуса к Висле… В такой ситуации расстрел за опоздание в самый раз. Командир поднял взвод по тревоге с ощущением тяжелой и непростительной вины. Никого не подгонял. «Марш в десять-двенадцать километров, полная готовность к встречному бою в темноте… Про гранаты не забыть, осветительных ракет побольше, а то у них этих ракет всегда навалом, а у нас всегда «остались на складе»…» Сам решил: «Все равно хана, а потому…» — холод овладел им, внутри водворилась напряженная тишина… «Вот сейчас проложу, как прорежу, трассу к месту назначения, а какая там будет оборона или встречный бой — посмотрим на месте… И, может быть, если хоть чуть повезет, взвод сможет сократить разрыв с батальоном во времени минут на десять. А не догоним, то, может быть, враг выручит — в сумятице боя чего не бывает: может, мы подкатимся как раз в самый критический момент, как в кино, когда уже и надеяться не на что; а может, и прощать будет некому… да и некого…» Он сказал:
— Как только сделаю расчеты, сразу выходим.