— Ромик пришел к Михалычу такой хороший, что от его дыхания птицы замертво с веток падали, что он мог видеть! А я тоже там была! И тоже видела их! И, уж поверь мне, разглядела все получше, чем твой пьянчуга Ромик! По мне, так они были не как голубки, а как петухи бойцовые! Она едва ему в морду не вцепилась, а он на нее так смотрел, как на мокрицу, которую раздавить хочется, но очень противно!.. Слу-ушайте!
Варвара подскочила на табуретке и уставилась на Ленку широко открытыми глазами. Мне ужасно хотелось еще раз залезть в рюкзак и проверить, хорошо ли лежит диктофон, все ли в порядке с батарейками и не закрыт ли чем-нибудь микрофон, но усилием воли я сдержала себя.
— Слушайте! — повторила Варя и повернулась ко мне. — А может, это он, а? Он ведь с вечеринки сразу после нее ушел! И он один был, я видела! А она ему знаешь сколько гадостей сделала, Женька эта? Да я бы на его месте давно ей башку открутила! Точно! Это он.
Внезапно по кухне разнесся взрыв хохота. Мы с Варей в недоумении повернулись к Ленке, которая, схватившись за живот, умирала со смеху — крупные слезы катились по красному лицу, в широко разинутый рот без малейшего усилия мог влететь целый взвод мух.
— Ой, не могу, — верещала Ленка, раскачиваясь на табуретке в разные стороны и не замечая наших неодобрительных взглядов. — Ой, уморила!
Наконец справедливость восторжествовала — жизнерадостная идиотка качнулась посильнее и крепко тюкнулась лбом об стол. Посуда на столе задребезжала, зато хохот прекратился.
— С чего это ты так развеселилась? — спросила Варя, и в ее голосе явно слышалась уверенность, что подруге сегодня больше не стоит наливать абсента.
Ленка достала из стакана с кока-колой кусок льда и приложила к ушибленному месту.
— Ты сама подумай, что говоришь, — морщась, сказала она. — Ты новости не смотрела, что ли? Женьку кто-то искусал до смерти! Ты хочешь сказать, — она снова прыснула, — что это был Крымов? Я это как представила, чуть не описалась на месте.
— Вот этого не надо! — сурово ответила Варя. — Для этого у нас в доме туалет есть, и даже не один! И не принимай меня за такую же дуру, как ты! Крымов мог натравить на Женьку собаку, на это много ума и сноровки не требуется. Вот увидишь, это он, а наша милиция никого не найдет в результате! То ли дело на Западе полиция. Там, если кто-то совершает преступление...
Разглагольствования Вари о работе зарубежных правоохранительных органов я пропустила мимо ушей, занятая собственными мыслями. Фигура Крымова становилась все более зловещей. Давняя вражда с бывшей женой, проблемы с психикой, ссора накануне убийства — из-за чего? Не из-за того ли романа, который писала Прошина? Вряд ли в автобиографии она собиралась по-другому осветить ту скандальную историю. Автобиография пропала, Прошина убита. Скандал не разгорится вновь, и прошлое отомщено. Все складывается для Крымова как нельзя лучше.
Галдеж девиц, перешедших от абсента к французскому коньяку, мешал мне сосредоточиться, и я отправилась туда, где ничто не могло помешать умственной концентрации. Правильно, в туалет.
Теплый пол располагал к тому, чтобы снять тапочки, что я и сделала. Походив по приятно нагретому кафелю, окрашенному в нежный цвет сливочного масла, рассмотрев и понюхав жидкости во флаконах, я собралась было усесться на толчок, когда мое внимание привлекла какая-то бумажка, упавшая на кафель рядом с моей ногой. Наклоняясь за ней, я вспомнила о своей краже из Маркова ящика и удивилась своей рассеянности.
Бумажка оказалась запиской, точнее, черновиком. Голубовато-белая бумага без рисунков, без водяных знаков, без малейшего намека на какой-нибудь запах (будьте здоровы, мистер Шерлок Холмс). Шариковая ручка, темно-синие чернила. Мужской почерк, для хозяина которого, судя по высокой вертикальной перекладине буквы "к" и форме прописной "т", латиница была привычней кириллицы. Логично было предположить, что автор записки — Марк. Что до адресата, то, чтобы вычислить его, я была еще недостаточно осведомлена.
«Ты называешь меня педантом, крохобором, мелочным придирой. Возможно, это и так. Однако сейчас дело не в этом. И не в том, что мне нужна правда любой ценой. Просто я ненавижу ложь и притворство — в любом виде. Особенно, когда это ложь во имя выгоды. Тем более что в данном случае ложь может нанести вред другому человеку. Наши дальнейшие отношения зависят от твоего решения, от того, поймешь ли ты, чего я жду от тебя. Я не требую невозможного и, поверь, не сужу и не обвиняю тебя. Я просто хочу снять накипь с твоей души. Это нужно нам обоим. Сейчас все в твоих руках. Я сказал все, что думаю, но выбор делать тебе».
— Здорово, но непонятно, — вполголоса пробормотала я и, посмотрев на кольцо, саркастически осведомилась:
— Ну, и чего ради было так сверкать? Что интересного в этой бумажке? Общие фразы, ни имен, ни дат, ни единой зацепки, ничего, что могло бы мне помочь в поисках убийцы. Стоило ли из-за этого нарушать восьмую (если память мне не изменяет) заповедь!