Ночь огней

Когда ты положишь трубку, все еще будут спать. Ты выйдешь на веранду. Сто лет назад на веранде спали в жаркие июльские ночи. Вся семья перетаскивала сюда матрасы и слушала пение цикад. Люди шептались и смотрели на звезды. Красная глина лежит и отмокает в бочонке с водой. Поверхность воды вязкая, коричневато-красная. Ты запускаешь руку в бочонок, и глина на ощупь кажется живым существом. Ты берешь комок глины и растираешь, разминаешь его, пока не лопаются пузырьки воздуха. На улице тихо, небо выцвело от жары. Ты садишься за гончарный круг и толкаешь его правой ногой, шлепаешь сверху глину и смотришь, как она вращается, словно планета неправильной формы.

Птицы слетаются через двор на перила веранды, ступеньки, крышу. С каждым днем они наглеют все больше. Они захватывают дом, и ты уже узнаешь некоторые песни. Ты выравниваешь глину по центру круга и понимаешь, что силовое поле начало сжиматься. Сейчас оно такое маленькое, что поместится в спичечный коробок в твоем кармане. Иногда ты чувствуешь его пульсацию — так оно напоминает о себе. Ты побывала на двух похоронах, и все же лето никогда еще не пахло так сладко и не дышало так жарко. Теперь ты понимаешь, что имел в виду твой сын, говоря, что после умерших остаются тени. Ты видишь длинные тени в самых неожиданных местах. Тебе кажется, что соседка по-прежнему живет рядом, хотя ты уже бывала в пустом доме, а твоему мужу приходится стричь заросшую лужайку. Сто лет назад семья на этой веранде ждала, когда морской ветерок хоть немного смягчит жару. Сирень уже посадили, и она торчала из земли голыми веточками. В самые жаркие ночи семья ставила у двери кувшины с водой. Мать и дочери надевали белые ночные рубашки, заплетали в темноте косы и закалывали их, чтобы охладить разгоряченные шеи. Какими яркими, должно быть, были небесные планеты, какими темными — ночные дороги! Мириады светлячков вились в кустах, бледно-желтые огоньки мерцали весь июль. Жаль, тебе неведом час, когда все засыпали, убаюканные светлячками и жарой. То было время, когда люди верили, что сок белых акаций густой, как кровь. Верили, что душу умирающего ребенка можно поймать и заточить в бутылке. Кто смирился с тем, что ничего не останется? Кто не напрягает силы, пытаясь разглядеть частицы жизни, которые отказываются исчезнуть?