Ночь огня

Но уверен, что, несмотря на осторожность, между строк явственно читалось все то, что я хотел скрыть. От Афифе требовалось совсем немного внимания, и она обязательно поймала бы меня на слове.

Во второй раз я застал ее в прихожей, вместе с сестрой. Чтобы не вызвать подозрений родственников, ей пришлось сказать мне пару слов, пусть и не глядя на меня.

Секрет, ведомый только нам двоим, доставлял мне странное наслаждение, и я тоже не поднимал на нее глаз, лицемерно изображая на лице тоску, понятную ей одной.

Афифе быстро положила конец игре, удалившись наверх.

Вскоре старшая сестра сломала вязальную спицу. Я вскочил с места раньше, чем она сама успела направиться в свою комнату за новой, и застал Афифе в верхней прихожей. Она услышала звук моих шагов, но не успела скрыться. Вновь поникнув головой, я изложил суть дела, дважды уточнив, что меня сюда послала старшая сестра.

Не говоря ни слова, Афифе зашла к ней в комнату, вынесла спицу и положила ее на стол.

Я не двинулся с места. Дрожа всем телом, я задал какой-то вопрос. Даже не взглянув на меня, Афифе ответила:

— Вы знаете, я не стану разговаривать с вами.

Со словами «Из него вы поймете, как я скорблю, что расстроил вас» я достал из кармана письмо, положил его на стол и приготовился к бегству.

— Заберите, я не стану читать писем от человека, который обидел меня! — прокричала Афифе мне в спину.

Обернувшись, я взмолился:

— Я прошу вас, Афифе-ханым, обижайтесь и дальше — на то воля ваша, только прочтите.

Мы все больше напоминали упрямых детей.

— Нет, нет! Я не хочу, — в итоге сказала Афифе.

Я быстро сбежал вниз по лестнице, уже не слушая.

Вслед мне неслось:

— Тогда я порву его и выброшу.

Не оглядываясь, я перескакивал через две ступеньки, пребывая в полной уверенности, что она не разорвет письмо, если я потороплюсь.

* * *

Наша с Афифе ссора продлилась еще какое-то время. Но, как я уже говорил, наглость спасала меня. Я заявлялся к Селим-бею, когда меня меньше всего ожидали, и вынуждал ее вести беседу, задавая вопросы в присутствии сестры и брата. Моя самодовольная и победоносная улыбка раздражала Афифе, и порой ей приходилось прикусывать губу, чтобы сдержать приступ нервного смеха.

Как-то раз она сделала вид, что не слышит моего вопроса, на что Селим-бей упрекнул ее:

— Фофо, ты что, заснула? К тебе обращаются.

Однажды я проявил цинизм и в присутствии ее близких с невинным выражением на лице спросил:

— Может быть, я чем-то обидел вас?

Афифе была вынуждена ласково заверять меня в обратном.

Впрочем, через какое-то время, несмотря на серьезность причины, обида Афифе превратилась в детскую игру, а потом и вовсе исчезла.

* * *

Тем не менее в моих глазах авторитет Афифе пошатнулся, и я больше никогда не относился к ней как раньше. Вместо прежней покорности и восторга в ее присутствии я чувствовал, как во мне рождается бунтарь, жаждущий насилия. Беседуя, мы постоянно препирались. А точнее, это я воспринимал все в штыки. Как волчонок, которому не терпится повзрослеть и стать матерым волком, я тайком учился кусаться, делая вид, что только играю. Она же каждый раз осаживала меня, хлопая по лбу и таская за уши. Во время дискуссии интонация моего голоса менялась, а движения и взгляды обретали не присущие мне черты.

Я испытывал патологическую потребность удивлять, мучить и даже немного смущать Афифе. Ее серьезные суждения я считал ребяческими, любимых ею людей карикатурно высмеивал и даже цветочки на купленной ею ткани называл стручками фасоли.

Но все это сопровождалось такими милыми и безобидными детскими ужимками, что Афифе никак не удавалось восстановить прежний строгий порядок, а ответными выпадами она лишь уравнивала нас в статусе.

Потом я хорошенько изучил ее слабые стороны. Если я чувствовал, что мои слова задели ее за живое и она всерьез готова обидеться, то немедленно вставлял пару реплик и жестов, доказывающих, как я одинок. Так я вызывал к себе жалость.

Никто из окружающих не замечал нашей игры. Иногда во время серьезной беседы я делал обидные намеки, которые были понятны только нам.

Афифе бросала в мою сторону тайные угрожающие взгляды, кусала губы, с улыбкой отворачивалась и частенько оставляла мои нападки без ответа. Эта тайная сторона наших отношений так напоминала отношения возлюбленных.

Почувствовав, что Афифе старается не придавать моим словам значения и даже немного робеет в моем присутствии, я осмелел. Должно быть, свободная и властная манера беседовать с Афифе, к которой прибегал доктор Кемаль-бей, всерьез запала мне в душу, поскольку я начал замечать, что во многом невольно копирую его. Хотя больше всего меня возмущали его шуточки в адрес простодушной старшей сестры, теперь я сам брался за непосильный труд пародировать ее в присутствии Афифе. Вскоре я принялся изображать Селим-бея, каймакама и других наших знакомых.

Видя, что я передразниваю ее сестру, Афифе иногда делала вид, что обижается. Но своим смехом вселяла в меня все большую уверенность.

Однажды она попросила:

— Изобразите и меня тоже.

Я принял серьезный вид и ответил, коварно посмеиваясь:

— Вас я изобразить не могу