Ночь Охотника

А как же тогда Нойхейм, гоблин, которого я знал когда-то и который показался мне достойным существом, не заслужившим своей жестокой судьбы?

И под этим я подразумеваю вопрос: а как же тогда быть с Дзиртом?

Мне хочется отвергнуть послание Миликки; некогда я заявил, что этой богине принадлежит мое сердце, и я знал, что это истинно и правильно. Но сейчас я хочу отказаться от нее, отчаянно хочу и все-таки не могу. Возможно, жестокая правда Фаэруна состоит в том, что гоблины и свирепые великаны – просто чистое зло, что они не воспитаны во зле, а появляются такими на свет.

Скорее всего, мое восприятие этой истины искажено воспоминаниями о прошлом, когда я решительно отказался от, казалось бы, неизбежного пути, для которого был рожден. И возможно, это искажение восприятия несет опасность.

В глубине души послание Миликки ранит меня, и эта рана и есть мое бремя. Может быть, сейчас настал момент, когда уже не осталось места для оптимизма и надежды на то, что добро все же существует? Может быть, это мировоззрение, путеводная звезда моего существования, просто неприменимо к черному сердцу орка?

Могу ли я начать войну?

Я иду этой дорогой, полный сомнений, но все же охотно, потому что душу мою раздирают противоречия. Я хочу знать, я должен знать! И я боюсь узнать правду.

Увы, столь многое изменилось, но многое осталось прежним. Магическая чума ушла, и все же, по-видимому, назревают новые неприятности. И мы идем по дороге, которая уводит нас в непроглядную тьму, в Гаунтлгрим, на поиски потерянного друга, а потом, если нам удастся выжить, – в центр могучей бури.

Но несмотря на все это, я никогда не чувствовал себя таким счастливым.

Дзирт До’Урден

Глава 9 После заката

– Ты не должен был меня останавливать, – прошипела Далия, когда Энтрери вернулся в комнату, которую они делили в Порту Лласт, на верхнем этаже гостиницы под названием «Приют каменотеса», приткнувшейся у восточного утеса, окружавшего город. Далия сидела у единственного окна, глядя на запад, на пристани и морские волны, накатывавшие на берега ожившего города ожившего в большой степени благодаря усилиям их отряда. Солнце низко висело над горизонтом, близились сумерки.

– Опять ты за свое? – недовольно фыркнул Энтрери. Он вернулся после позднего ужина с остальными тремя спутниками, в котором Далия, пребывавшая в отвратительном настроении, отказалась участвовать.

Далия резко развернулась, посмотрела на мужчину, наморщив лоб, с выражением неутихающего гнева, которое теперь не покидало ее лица. Волосы ее снова были заплетены в косу на макушке, хотя она уже некоторое время не преображалась в воительницу, а магические синие татуировки на лице сегодня вечером показались Энтрери особенно угрожающими: женщина чем-то напомнила ему хищную кошку. Она повернулась и с упрямым видом склонила голову набок. По крайней мере у него создалось такое впечатление.

– Как ты считаешь, он нас преследует? – спросила она.

– Нет.