Ночь оракула

Хотя имя Джейкоба во время церемонии прощания ни разу не прозвучало, я, стоя на лужайке под непривычно ярким осенним солнцем, не мог выкинуть его из головы, слушая речи брата покойного, и Билла Теббетса, и близких друзей. Как ни скверно, что Джон умер так рано, не осуществив задуманного, — можно только поблагодарить бога, что это не случилось днем позже. Еще сутки, и он бы узнал, что натворил его сынок. А так он ушел, не ведая, какого монстра породил, ушел, не дрожа за судьбу той, которую любил больше всего на свете. Имя Джейкоба было табу, но в душе у меня клокотала такая ненависть, что я мечтал только об одном: скорей бы его поймали, скорей бы суд. Увы, этому не суждено было произойти. К тому времени, когда мы все собрались в Центральном парке, Джейкоб уже был мертв. Но прошло еще два месяца, прежде чем его разложившийся труп в черном пластиковом мешке обнаружили на свалке в Бронксе, неподалеку от реки Гарлем. Он получил две пули в голову. Ричи и Фил, казавшиеся плодом его воображения, спустя год предстали на судебном процессе, где с помощью баллистической экспертизы обвинение доказало, что выстрелы были произведены из разных пистолетов.

В тот же день, первого октября, письмо, отправленное мадам Дюма, дошло до адресата. После траурной церемонии я заехал домой переодеться и нашел его в почтовом ящике. Обратного адреса не было, поэтому от кого письмо, я понял, только когда вскрыл конверт в кабинете. Траузе писал как курица лапой, и я не без труда разбирал его крючки и завитушки. Мне пришлось перечитать письмо несколько раз, прежде чем отдельные слова сложились в общий смысл, и, когда это произошло, я услышал голос Джона — голос, звучавший из-за черты, из ниоткуда. Затем я обнаружил чек, и мои глаза наполнились слезами. Я мысленно увидел, как прах Джона медленно разлетается из урны. Увидел Грейс на больничной койке. Увидел, как я рву на клочки синюю тетрадь. Через несколько мгновений, закрыв лицо руками, я рыдал, как ребенок, сотрясаясь всем телом. Не знаю, долго ли это продолжалось, но в эти самые минуты, обливаясь слезами, я чувствовал себя как никогда счастливым — просто потому, что я жив. Это счастье было превыше великих слов утешения, превыше горя, превыше уродства или красоты мира. Наконец меня отпустило, и я переоделся. Через десять минут я уже шагал в больницу, где меня ждала Грейс.