Ночь Патриарха

Патриарх затребовал протоколы митингов и собраний, проведенных в творческих союзах: его интересовало, как повела себя интеллигенция, в особенности писательская. Всё оказалось в порядке — эти засранцы-интеллигенты помнят из чьих рук едят свой корм. С требованием расстрела Тухачевского и остальных военных выступили Алексей Толстой, Зощенко, Леонов, Пастернак, их поддержали другие ораторы. Все присутствующие подписали резолюцию, в том числе Всеволод Вишневский, Василий Гроссман, Тынянов, Паустовский, Шолохов, Фадеев, Антакольский, Константин Симонов. Патриарх был удовлетворён — он и не ожидал ничего другого. Недаром Ленин в свое время называл творческую интеллигенцию — гнилой, считал её «публичной девкой», служащей тем, кто ей платит. А Патриарх тогда уже думал о суде потомков и, как всегда, старался как можно больше известных, авторитетных людей привлечь к этому акту, повязав их «круговой порукой».

Это был только первый шаг отлично продуманной и мастерски организованной многоходовой операции. Патриарх был собой доволен: ведь речь шла об уничтожении руководства почитаемой всеми, любимой Красной армии, которой народ восхищался и гордился. Он почувствовал уверенность и продолжил репрессии — у него не было другого выхода: любыми путями нужно было пресечь упорно расползавшиеся по стране слухи о его позорном прошлом. НКВД был полностью в его руках, Центральный комитет ВКП(б) был запуган. Вождь уже решил для себя, что время Ежова тоже истекает, и нужно использовать до конца весь его потенциал.

Вслед за главными фигурантами громкого процесса были уничтожены все сколько-нибудь видные военные специалисты, а вслед за ними и участники организации «суда».

Из ста восьми членов Военного совета в живых осталось только десять. Из сорока двух выступавших на роковом заседании Военного совета, уцелели только восемь человек. Из семи членов Военного суда остались только двое — Шапошников и Буденный. Он убрал даже Блюхера, прославленного руководителя Уральского похода, обладателя ордена «Красного Знамени» №1. Вождь уже тогда понимал, что предстоит жестокая война с Германией и, обезглавив Красную армию, он ослабляет страну. Но своей армии он боялся больше, чем Гитлера, с которым он, как со своим единомышленником, рассчитывал найти общий язык.

Народ в очередной раз поверил своему любимому вождю. Специально, чтобы сбить возникшее в обществе напряжение, к этому времени приурочили беспосадочный перелёт Чкалова, Байдукова и Белякова через Северный полюс в Америку. И ликующий народ в очередной раз слился в едином экстазе со своим обожаемым вождём, искренне неистово приветствуя его и героев-лётчиков.

Патриарх собственноручно сжёг бумаги из красной папки Виссарионова, в том числе его агентурные донесения и снабженную фотографией, подписанную им анкету, где даже указывались его агентурные клички: «Семинарист», «Медведь» и последняя — «Василий», единственный из не раскрытых в 1918 году «двойных агентов». Была достигнута главная цель — он уничтожил эту банду военных, не дав им возможности где-нибудь публично выступить с разоблачениями.

А вождь, на волне «справедливого народного гнева», продолжил репрессии. Он уничтожил тогда не только тех, кто имел отношение к документам и кто вёл расследование, но и тех, кто вообще что-либо знал об этом деле. В 1937-39 годах только работников органов безопасности было репрессировано 20 тысяч человек. Но слухи о причастности к работе в царской охранке «великого вождя всех народов» полностью пресечь не удалось — они по-прежнему упорно расползались по стране. Вождь понимал, что единственный его ход — только вперед через устрашение, через аресты, расстрелы, ссылки.

Используя настроение народа, Патриарх избавился от неугодных ему представителей писательской интеллигенции. Одним из первых он приказал расстрелять Пильняка, написавшего «Повесть непогашенной луны», в которой тот откровенно написал, что Фрунзе был убит по указанию властей. Затем вождь отправил в ссылку, а позже и в лагерь Мандельштама — автора мерзких стихов о «горце» с тихой поступью и жирными пальцами, оставляющими масляные следы на страницах книг.

Но, когда ему принесли на утверждение списки, он вычеркнул оттуда Пастернака, назвав его «безвредным небожителем», а также Шолохова, книгу которого «Тихий Дон» ценил очень высоко. Хотя и знал от Горького и Серафимовича, что написана она не самим Шолоховым, а каким-то казачьим офицером.

Вождь не дал арестовать Булгакова, поскольку ему очень нравился поставленный во МХАТе по роману этого писателя «Белая гвардия» — спектакль «Дни Турбиных», который он смотрел много раз. Этот Булгаков, очевидно для налаживания отношений с властями, написал пьесу «Баку» о подпольной боевой юности вождя и собирался поехать в Азербайджан и Грузию для поисков в местных архивах дополнительных материалов. Только этого ни хватало! Пришлось чудака вернуть с дороги, а пьесу вообще запретить.