Ночь Патриарха

Надо сказать, что Министерство высшего образования и МАРХИ были расположены в одном открытом дворе, так называемом «курдонере», с круглым фонтаном посредине, где обычно назначались все свидания и встречи. Перед самой войной для Архитектурного института возвели пятиэтажное здание в стиле конструктивизма, пристроив его под прямым углом к главному трёхэтажному зданию в классическом стиле, где когда-то размещался ВХУТЕМАС — высшие художественно-технические мастерские архитектуры и строительства.

Впоследствии новое здание отдали Министерству высшего образования, оставив Архитектурному институту пятый этаж, на котором располагался спортивный зал, и часть первого этажа с отдельным входом со двора. Здесь размещались студенческая столовая, а также залы рисунка, живописи и скульптуры¹⁵.

После того, как мы встретились с дядей Вадимом и я ему объяснила ситуацию, он повёл меня в здание Министерства высшего образования. В вестибюле за столиком мы составили с ним проект письма, в котором указывалось, что Министерство высшего образования не возражает против перевода меня с пятого курса Строительного института Моссовета на четвёртый курс Московского архитектурного института. Письмо было направлено в два адреса — ректорам обоих институтов.

Дядя Вадим поднялся наверх, а я осталась ждать его в вестибюле. Моё ожидание длилось немногим более часа, когда он вернулся и протянул мне два экземпляра письма, отпечатанных на бланках министерства и подписанных одним из заместителей министра высшего образования.

Я спросила дядю Вадима, как это у него получилось так быстро. И он мне объяснил, что знакомая секретарша отпечатала на министерских бланках письмо, которое мы с ним составили. Министр и его замы были на совещании. Дядя Вадим подождал, пока это совещание закончится, подловил в коридоре одного из министерских замов, с которым у него были приятельские отношения, и попросил его подписать оба экземпляра письма, что тот и сделал в коридоре на одном из подоконников. Я тогда впервые столкнулась с тем, что важные, ответственные дела возможно решить на ходу, в коридоре на подоконнике.

Только утром, около 11 часов утра я была на приёме у Кропотова, а уже в 4 часа дня к его удивлению входила в кабинет с подписанным заместителем министра письмом. При мне он вызвал секретаря и отдал распоряжение подготовить приказ о моём зачислении в Московский Архитектурный институт.

Мы с Галей подошли к декану и договорились с ним, что меня направят в Первую группу, а в 6 вечера мы уже были в спортивном зале на занятиях волейбольной секции.

Моя мечта сбылась — я вступила в священное братство студентов МАРХИ — лучшего, на мой взгляд, не только в нашей стране, но и в мире, института, готовившего архитекторов¹⁶. Но для меня всё складывалось совсем не просто. Я была неплохо подготовлена в техническом плане, и по многим предметам, даже лучше, чем мои однокурсники. Но по рисунку, акварели, проектированию я, конечно, значительно отставала от своих сокурсников. Иногда мне даже казалось, что нужно всё бросить и вернуться в строительный институт.

Но наша Первая группа действительно оказалась очень дружной, мне помогали, как могли, и постепенно я стала догонять своих ребят. В первом семестре у меня по всем предметам были четвёрки и пятерки, и только по рисунку тройка. Второй семестр я сдала уже совсем без троек. Некоторые предметы, которые ребята прошли на младших курсах, — «граффити» и скульптуру — мне пришлось досдавать. При этом забавно получилось с таким предметом, как «скульптура», который мои сокурсники сдали ещё год назад.

С направлением на сдачу я пришла на кафедру скульптуры. Заведующая кафедрой профессор Муромцева поставила передо мной гипсовую голову Цезаря, сказала: «лепи» и ушла. Я растерянно оглядывала полки, уставленные копиями голов античных героев, и не знала, с чего начинать. Поскольку я никогда раньше не лепила, ребята из нашей группы обещали мне помочь и для этой цели выделили Толю Желдакова. Он помог мне на специальной деревянной подставке укрепить каркас из скреплённых между собой проволокой металлических уголков и ушёл. Я стала забрасывать каркас мокрой глиной, которую доставала из огромного чана. Уходя, я покрывала свою скульптуру смоченной в воде холстиной.

Так я проработала несколько дней и не понимала, хорошо или плохо у меня получается. Однажды ко мне опять зашёл Толя и, посмотрев на мою работу, сказал:

— Здорово, я и подумать не мог, что дело пойдёт так успешно…

Когда я на следующий день пришла в скульптурный класс, мокрая холстина была сдернута, а на лбу моего Цезаря была прочерчена стеком жирная пятёрка. В это время ко мне подошла Муромцева. Я спросила её, нужно ли мне продолжать лепить дальше.

— А что ещё, по твоему мнению, нужно сделать? — спросила она.

— Ещё увеличить черепушку и чуть углубить окологубные складки, — ответила я, немного подумав.

— Правильно, считай, что скульптуру ты сдала на «отлично».

Это была моя первая и последняя встреча со скульптурой. После этого я какое-то время думала, что во мне погиб незаурядный скульптор.