Ночь печали

На следующий день после казни Роберто Антонио Федерико Куинтаваля испанцы выдвинулись в сторону Теночтитлана, величайшего города Мешико. Берналь Диас записал в своей книге: «У нас триста пятьдесят испанских солдат, шестнадцать лошадей, три пушки, две аркебузы, тридцать мушкетов, много пороха — нам, к счастью, удалось сохранить его сухим, — сто арбалетов и шестьсот семпоальцев, которые несут носилки с экипировкой, тянут повозки, груженные парусиной для палаток, а также тащат на спинах другие припасы, закрепив ноши лямками, надеваемыми на лоб».

В этом перечне не нашлось места Аду, которого не считали человеком. Не учитывались в этом списке и женщины. Хуану и Мануэлю так и не отрубили ноги после обвинения в измене, и потому они, воспользовавшись этим преимуществом, сбежали предыдущей ночью, оставив в лагере свою испанскую одежду. Переход от Веракруса в Семпоалу занимал два дня, и еще три дня потребовалось на то, чтобы добраться из Семпоалы в Талап. Затем местность стала гористой, дождь превратился в град, в воздухе запахло холодом. На четвертый день они увидели Ксикочималько, но не остановились. Кортес решил не идти в Теночтитлан прямой дорогой. Обсудив этот вопрос с Агильяром, Исла и Нуньесом, он решил, что им следует заходить в города и селения, где люди настроены враждебно по отношению к императору и империи. Враги императора, по мнению Кортеса, должны стать друзьями испанцев. Он думал, что по мере продвижения его войска в самое сердце страны, к блистательному острову, где располагалась столица Теночтитлан, к испанцам примкнет множество союзников.

Сначала погода к ним не благоволила: иногда шел дождь, от которого, казалось, вот-вот начнет гнить кожа на спине, иногда стояла невероятно сухая жара, ночью сменявшаяся безжалостным холодом. Когда днем на небе не было облаков, жар солнца обрушивался на них с яростью ацтекского бога войны Уицилопочтли, а ночью сгущались тучи, скрывая звезды, способные успокоить усталых путников. В иных местах не встречалось и намека на растительность. Дни бывали столь мрачными, что всех преследовали плохие воспоминания и мысли о повешенном Куинтавале. Даже обычно столь энергичный Ботелло казался унылым и подавленным. Франсиско не мог думать ни о чем, кроме своего голода.

Нет, Франсиско хотел любить эту землю, ведь Иисус сражался с дьяволом в пустыне, а иудеи бродили сорок лет по такой же заброшенной местности. Народ Теночтитлана — и это Франсиско знал наверняка — в глубине сердца своего ждал Слова Божиего и вести о вечной жизни. То, что он мог свершить ради них, стоило сотни стертых ног и пустых желудков. Он поклялся, что выдержит это испытание.

Берналь Диас обнаружил в чернилах песок, а к вечеру настолько уставал, что уже не мог писать книгу, и потому стал раздражительным и злым. Нуньес переживал за Кай, которая и так всегда была худощавой, а тут и вовсе превратилась в тростинку. Агильяр, обычно стоически воспринимавший происходящее, чувствовал себя неуютно без деревьев, болтливых обезьянок, жужжавших насекомых и плеска волн моря. Отец Ольмедо переживал за Франсиско. И какое чудовище могло отправить Франсиско в это путешествие в тропики? Судя по тому, что Ольмедо знал о жизни в монастырях, он подозревал, что Франсиско наказали за его добрый характер и святость ангела. По этим горам и пустыням не пришлось идти Пуэртокарреро, так как его назначили капитаном и отослали в Испанию. Он должен был перевезти через океан золотые артефакты и длинное письмо королю Карлу. Пуэртокарреро отделился от своей группы и отправился в плавание с опытным навигатором и командой, получив две бочки вина, когда Кортес покинул Веракрус. Еще одну бочку ему обещали после успешного завершения задания. Агильяр вызвался добровольцем в команду на корабле, но ему отказали, так как сочли незаменимым в путешествии в Теночтитлан. Это было так несправедливо! Никто не заслуживал путешествия в Испанию больше, чем он, но Агильяр принял бы свою судьбу, если бы путь не был таким тяжелым.

Армия перешла через высокие горы по перешейку длиной в три мили, как сказал Кортес, en el nombre de Dios^[51]. На этом перешейке, шершавом и неровном, рос виноград и летали пчелы. Когда испанцы спускались к центральному плато, а воздух постепенно становился суше и земля бесплоднее, Франсиско отстал от марша. Сначала он шел сзади с женщинами, но вскоре оказался позади лошадей и пушек и шагал уже совсем один. Ему хотелось, чтобы у него был конь. «У Девы Марии был ослик, — думал он, — а святой Павел ехал на коне, когда судьба озарила его славой на пути в Дамаск. Да и святой Франциск тоже имел ослика». Но затем Франсиско вспомнил, что святой Франциск отдал своего осла путникам, страдавшим больше него. «Будь благодарен, смертный, что ты на земле Божией», — уговаривал себя Франсиско, идя вперед.

— Ботелло, — позвал Аду, указывая на одинокую фигуру Франсиско.