Ночь печали

Об этом рассказал солдатам Кортес. Так что истории об этих диких женщинах и их ужасных варварских обычаях были известны всем отважным морякам и храбрым первооткрывателям. Еще юношей Кортес, надеясь обнаружить упоминания об амазонках, изучал записи Марко Поло и Джона Мандевиля, а впоследствии Колумба, а также описание приключений португальца Васко да Гама и Америго Веспуччи.

— Думаю, они каннибалы. — Берналь Диас осмотрел один из трупов. — Видите, здесь нет кистей.

— И рук тоже нет, — согласился Исла.

— Тут каннибалы! — крикнул войскам Пуэртокарреро.

— Людоеды! — зашумели войска.

Аду приобнял Куинтаваля за плечи, ведь, несмотря на все свое бахвальство, его хозяин был сентиментален. Аду обрадовался тому, что мягкосердечный брат Франсиско не стал подниматься на вершину пирамиды из-за своей тучности, оставшись у основания храма в тени сейбы. Аду, помнивший, как рабов выбрасывали за борт кораблей, подумал, что зрелище этих расчлененных тел было необычайно жестоким, ведь бедняг лишили внутренностей.

— Это храм поклонения дьяволице. — Пуэртокарреро достал бурдюк с вином и отхлебнул немного красной жидкости, чтобы успокоить желудок.

Нуньес посмотрел в окно, прорубленное в стене храма, пытаясь успокоиться и глядя на волны, бившиеся о берег. Даже Исла, которого мало чем можно было шокировать, вышел на крышу, чтобы подышать свежим воздухом. По-прежнему чувствуя тошноту, но, не желая показаться слабым, он вскоре вернулся в зал. Альварадо била крупная дрожь, хотя снаружи сияло солнце, обрушивая на испанцев свои жгучие лучи. Исла знал, что Альварадо трус, но этот пышущий здоровьем юноша всегда был готов пошутить и поднять другим настроение. Вскрикнув, Берналь Диас ткнул пальцем в угол комнаты. Он увидел небольшую глиняную скульптуру: мужчины прижимались друг к другу торсами, и этих мужчин было двадцать.

— Дева Мария и все святые на небесах! — воскликнул отец Ольмедо. — Грехом оскверняют они тела свои.

— Тут содомиты! — крикнул с вершины пирамиды Пуэртокарреро.

— Пуэртокарреро, cállate la boca, por favor. Basta[62], — предупредил Кортес.

— Содомиты! — пронеслось по войскам.

Франсиско, услышав все это, пожал плечами. Он знал людей с подобными пристрастиями, живших в монастыре, и такие братья ничем не отличались от тех, кто спал с женщинами. Франсиско в этом смысле не нравились ни женщины, ни мужчины. Он не был красавцем — толстый, с порванным ухом, сломанным в двух местах носом и вывихнутым плечом — и не ждал, что кто-либо сочтет его привлекательным, хотя и удалился в монастырь не по этой причине. Решение уйти в монастырь Франсиско принял в возрасте десяти лет, и оно было сугубо прагматическим, так как он знал: если хочет вырасти, он должен убраться подальше от своего отца. Франсиско просто стремился к безопасности. В монастыре он нашел чистую любовь Бога.

— Давайте поскорее покинем это место, — сказал Кортес. — Тут призраки.

— Тут призраки! — крикнул вниз Пуэртокарреро.

— Призраки! — повторили войска.

«Адово отродье, ведьмы, вырвавшиеся из преисподней». — Берналь Диас уже обдумывал, какими словами опишет это происшествие.

— Индейцы все-таки не люди, — решил Исла.

Ранее, находясь на борту флагмана, офицеры обсуждали вопрос о том, являются ли индейцы людьми. Куинтаваль, получивший классическое образование в Испании, процитировал Аристотеля, сказав, что некоторые люди не вполне соответствуют человеческой природе, и потому эти полулюди естественным образом становятся рабами. Услышав это, Аду, которому тогда было лишь пятнадцать лет, подумал, что индейцы, как и все другие народы, являлись людьми по природе своей, как каждое животное в лесу является самим собой — обезьяной, птицей, кошкой или змеей. Это рабство делало людей тенями, связывая их существование с плетью и волей хозяина. Впрочем, тогда Аду благоразумно промолчал. Франсиско, возражая против цитаты Куинтаваля из Аристотеля, отметил, что святой Августин не согласился бы с идеей врожденного неравенства. Он мог бы упомянуть и о рассуждениях святого Франциска Ассизского о святости всех созданий Божиих, но члены экспедиции считали святого Франциска сумасшедшим.

— Нет, они все же люди, ведь только люди способны на подобное, способны отрезать руки и ноги и вырезать из тел сердца, — повернувшись к офицерам, заявил Кортес.

— Я не позволю вырезать мне сердце. — У Куинтаваля наконец-то перестали стучать зубы, и он смог хоть что-то сказать. — Я не позволю отрубить и съесть мои руки и ноги. Я хочу умереть в постели, в целости и сохранности, вот что. Губернатор Кубы Веласкес отправил нас в эту экспедицию, чтобы мы спасли участников предыдущих двух походов, нашли здесь рабов и узнали, как здесь обстоят дела с золотом. Я считаю, что мы выполнили свой долг. Мы можем вернуться на Кубу и сообщить, что мы не нашли здесь ни золота, ни рабов, а эти земли населены кровожадными дикарями. Довольно.

— Кровавые людоеды! — крикнул войскам Пуэртокарреро.

— Кровавые людоеды!