Ночь перед сухим законом

Ещё была мисс Орр, чудаковатая соседка Юнис по комнате. Ей нравились Китс и Шелли, но иногда на три–четыре дня она уходила с головой в «непристойные» книжки, и тогда только пила джин и читала ночи напролёт. Юнис случалось пару раз брать на себя её больных. Что до самой Юнис, он не мог сперва понять, серьёзно ли она относится к своей профессии. У неё, кажется, был какой-то капиталец, и она брала больных лишь от случая к случаю, чтобы не скучать, но и тогда, по возможности, лишь в дневное время, хотя бывали, конечно, исключения. Пару раз она сопровождала одного состоятельного шестидесятипятилетнего гуся, бравшего её с собой на месяц–другой в качестве медсестры, когда отправлялся на воды, чтобы перебыть там зиму. Она утверждала, что знакома с ним уже давно. Так, наверно, и было — Юнис, безусловно, относилась к числу самых честных женщин, которых он встречал в жизни; но иногда она заставляла его немножко ревновать, немножко подозревать. Так, может быть?.. Нет, ничего такого быть не могло. Ей просто нравился этот старик. Он хорошо ей платил, и поездки вносили в жизнь разнообразие.

Вот на этом незнакомом и дразнящем воображение фоне развивалась их близость. Они решили, что не станут ни терять голову, ни вступать в брак, ни делать другие глупости: просто будут приятно проводить время и хорошо относиться друг к другу. В любом случае, Юнис не собиралась выходить замуж, а он был слишком беден, чтобы жениться, и перспективы для него в то время тоже не просматривались. Может быть, он недооценивал своих перспектив? Может быть, и недооценивал. Почему? Тогда он неправильно понимал всю ситуацию, не мог осмыслить своих чувств к Юнис, осознать их истинную цену. Всё казалось милым приключением, раз Юнис приняла это в таком виде и позволила оставить всё как есть. Только в самом ли деле приняла? Он вспомнил месяц сомнений, почти отчаяния в первую осень — тогда они оба сильно запили, чувствуя, что сейчас сорвутся. Целую неделю он избегал встреч с Юнис, даже не звонил ей. И после этого, когда он, не договариваясь, вдруг пришёл вечером после ужина в Клубе, она удивила его, пригласив подняться в свою комнату. Прежде она никогда не говорила ему, что это допускается правилами общежития: может быть, то, что она умалчивала об отсутствии такого официального запрета, было частью её защиты. А потом, конечно — Боже, Боже — что это было за безумие!

Только вообразить — в комнатке, которая вообще не запиралась. Ключ потеряли! Была опасность — не очень, правда, большая — что вдруг явится кто-то из сестричек или наведается миссис Бергесс. Однажды так и случилось. Мисс Мак–Киттрик не было весь день, она поздно вернулась и ворвалась как раз в момент, когда они лежали вместе на кушетке. Очень забавно получилось: он резко вскочил и попытался спрятать голые ноги под кушетку. Они попытались принять достойный и невинный вид, но без особого успеха: это было ясно по блеску в глазах мисс Мак–Киттрик и вежливой, но удивлённой улыбке, с которой она поспешно удалилась. Странно, но Юнис, кажется, была чрезвычайно довольна этим случаем. Возможно, она почувствовала, да, наверно, она тогда почувствовала, что, наконец, ни в чём не уступает другим. Не мисс Орр, у которой из-за её робости никогда не было любовника, но всем прочим. Да, видимо, так. Видимо, так. Она знала, что мисс Мак–Киттрик сейчас всем расскажет, и на неё станут смотреть другими глазами. И теперь она уже станет по–настоящему своей в этом монастыре.

Первая зима была самой милой. Оглядываясь сейчас, он вспоминал её как сплошной безумный смех. Ему почему-то удавалось смешить Юнис, как никогда никого другого. Отчего это? Любой пустяк, который он ей рассказывал: как он вечно всё забывает, как постоянно совершает бестактности, как теряется перед телефоном, как неуклюж бывал в любовных действах с ней и с её предшественницами (он нашёл в себе силы совершенно откровенно ей об этом рассказывать) — всё это её чрезвычайно забавляло.

Отчасти, несомненно, потому, что он с самого начала мог разговаривать с ней так просто и непринуждённо. Она приняла его в новый мир, где меньше условностей, мир более свободный, светлый и честный. Чувственное и даже непристойное впервые обрело в этом мире своё, притом почётное место. И с открытием этого пришло невероятное ощущение цельности и силы. Он витал в облаках. Он словно стал на фут выше. В присутствии друзей возникала уверенность и ясность, сразу дававшие ему огромное преимущество.

И они это тоже ощущали, не понимая, почему… Но почему ему так легко было говорить с Юнис? Насколько легче, чем, например, с Дейзи?