Ночь пяти стихий

– Когда я вижу ликующий в театре плебс, жаждущий крови, я начинаю ненавидеть соотечественников.

– Они не заслуживают ненависти, – возразил Видящий маг. – Они заслуживают сострадания.

– Но…

– Они слабы. Тьма наступает, и они не могут ничего поделать. Они наслаждаются чужой смертью, пытаясь позабыть о своей.

Принц вздохнул. Посещение театра было для него тягостной обязанностью.

– Говорят, когда-то в театрах показывали пьесы и артисты учили людей мудрости, рассказывали поучительные истории, а не резали друг друга.

– Ты прав, мой юный друг. Сейчас пьесы Аримарка и Тенезея играют, пожалуй, только на сцене в моем дворце да в Прибежище магов. Другие времена. Другие страсти. Другие потребности.

– Мне не нравятся наши времена.

– А вот это, мой друг, глупо. Каждое время наполнено своими ароматами, и мы должны оставить их в своей душе…

Между тем схватка возобновилась. Время работало против чернокожего Джумбы. Он устал, а хицейцы славились своей выносливостью. И знаменитая дубина вращалась все медленнее, чего не скажешь о мечах карликов. Вот еще одна красная полоса прочертила грудь гиганта. Слабый удар не смог пробить мышцы и только вспорол кожу.

Хицеец принял тяжелую дубину на бронзовый щит, и тот раскололся, а сам воин без сознания повалился на арену, присыпанную песком.

Джумба не успел повернуться. На этот раз меч другого противника пронзил ему бедро. От второго удара Джумба уклонился. От третьего – тоже. А потом опустил сверху дубину на голову врага, которая провалилась куда-то в плечи.

Тем временем оглушенный ранее хицеец очнулся. Он равнодушно глядел на то, как чернокожий разделывается с его товарищем. Потом нашарил, меч и мягко, как кошка, ринулся к Джумбе. Почему-то дикое, воспитанное в джунглях, полных опасностей, безотказное чутье черного гиганта на этот раз подвело его. Он не успел обернуться. Почуял смерть за спиной поздно. И острая сталь вошла в тело.

Джумба обернулся. Небрежно выбил из рук хицейца меч. Приподнял карлика одной рукой, как-то непонимающе глядя на него. Встряхнул, как котенка. И переломил позвоночник о колено. Отбросил труп. Качнулся. Сделал шаг, попытался нашарить лезвие на спине и выдернуть его, но не смог. Тогда он нагнулся, поднял тяжелую дубину, размахнулся и метнул ее. И зрители впервые услышали вопль отчаяния и радости, который исторгся из самых глубин души дикаря.

Дубина описала широкую дугу и упала на трибуну.

Один зритель вскрикнул, схватившись за переломанную руку, другой упал замертво.

Дикарь рухнул на арену и замер навсегда рядом с шестерыми хицейцами, которых он сегодня лишил жизни во славу алчного до развлечений и крови плебса Атлантиды.

Трибуны неистовствовали. Они давно не видели такого зрелища.

Лицо принца Гормана передернуло от отвращения. Он с омерзением глядел на свой народ. В глазах же Видящего мага Хакмаса, наоборот, читалось сострадание.

На трибунах напротив наблюдали за происходящим еще двое. Тучный, с оловянными равнодушными глазами, болезненный Император Прат Хитрый. Он часто дышал, его не так волновало зрелище, как проблемы с желудком. Схватки в театре он видел сотни раз. Они наскучили ему. В последнее время все меньше было удовольствий на земле, способных пробить броню его апатии. Он бы тоже с удовольствием был сейчас не здесь, а в покоях, под присмотром врачевателей, но не мог себе этого позволить.

Рядом с ним сидел, ежась, будто от холода, советник и придворный маг Картанаг Змея. По его холодному, с зеленоватым оттенком лицу ползла злая улыбка. Он наслаждался неистовством плебса. Он был очарован зрелищем. Он любил театр.

Картанаг взял «длинное стекло», внимательно рассмотрел поверженных на арене. Потом его взгляд упал на противоположную трибуну. Советник усмехнулся еще шире, когда разглядел гримасу отвращения на лице принца, и едва слышно прошептал:

– Щенок…

РУСЬ. КУПЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ

(1620 год от рождества Христова)

Преодолев длинный путь, избежав стольких опасностей и ловушек, купец Лука сын Мефодьев даже представить себе не мог, что самое худшее ждет его дома. Прямо в двух шагах от родного лабаза, доверху набитого богатыми товарами.