Ночь полководца

"Что это? Почему?" - спрашивал себя Горбунов. Он сцепил под одеялом руки и крепко стискивал, чтобы не кричать. - "Долго я этого не выдержу", испугался он и взглянул на Машу, боясь, что она догадается о его страданиях. - "Что это? Что?" - вопрошал он, недоумевая перед жестокой изобретательностью неудач, не устававших преследовать его.

Казалось, он только для того и видел сейчас эту девушку, чтобы с особенной силой испытать печаль своего положения. Его отчаяние было таким сокрушительным, что он попытался поторговаться с судьбой.

"Пусть болит завтра, пусть болит долго, если так надо, - подумал он, лишь бы сейчас меня отпустила это боль". Он знал, что его могут усыпить и тогда прекратятся мучения, но его страшило расставание с Машей.

- Ну... как вы жили... в Москве? - спросил он.

- Никого, понимаете, не застала дома, - ответила девушка.

- По-че-му? - раздельно проговорил Горбунов.

- Мать с отцом уехали на Урал... Сестра с племянницей - в деревне. Так и не повидала их, - пожаловалась Маша.

Она сидела боком к лампе; свет золотил ее щеку, маленькое ухо, открытую шею. Глаза девушки мягко светились в тени, покрывавшей большую часть лица. И Горбунов любовался его жадно, торопливо, потому что страдания его были ужасны...

- Скучали... наверно? - медленно сказал он.

- Нет... Скучать не пришлось... Как только приехала, соседи сбежались. Ахают, задают вопросы... Прямо хоть митинг открывай... Потом в райкоме была. Приняли там замечательно.

Горбунов уже плохо понимал Машу, - он был поглощен неравной борьбой. "Ты так со мною, так, - словно говорил он своей боли, - хорошо же... А я не поддамся, я вот так..."

Он не мог кричать в присутствии Маши, но его боль требовала крика, словно мольбы о пощаде. И Горбунов опять дрался со всем мужеством, на какое был способен. Силы его, однако, слабели в этом поединке.

- Вам больно? - спросила девушка, внимательно глядя на него.

- Нет, - ответил Горбунов.

"Маша!.." - мысленно произнес он, и лицо его смягчилось. В эту минуту он прощался с девушкой, как бы отказываясь от нее.

Маша встала, подошла к столу и что-то делала там. Она закрыла собой лампу, но тонкая полоска света очерчивала овал ее лица, узел косынки, покатое плечико. Через несколько минут она вернулась к носилкам.

- Не спите еще? - спросила она, улыбаясь.

Горбунов громко скрипнул зубами.

- Водки... Можно мне?.. - сказал он.

- Вам больно? - прошептала Маша.

- Нет...

Пылающее лицо Горбунова было багровым, и только сухие губы побелели, обесцветились. Глаза его стали как будто слепыми.

- Что же вы? - вымолвила девушка и, не закончив, быстро пошла к столу.

Горбунов ухватился за брусья носилок. Крик раздирал его грудь, бился в горле, но Горбунов не разжал стиснутых челюстей. Когда Маша со шприцем в руках вернулась, старший лейтенант снова был без сознания.

8

К концу первого дня наступления атаки, предпринятые Рябининым, были почти повсеместно отбиты. Полковник Богданов дважды в течение дня просил разрешения поддержать частью главных сил батальоны, начавшие неравный бой, но командующий армией не тронул резервов. В то же время он требовал непрерывного повторения наступательных усилий, поднимая все те же обессилевшие подразделения.

Еще не начинало светать, когда Рябинин выехал на КП Богданова. Атака на основном направлении была намечена на два часа дня - время неожиданное для противника, - но командарм хотел лишний раз убедиться в том, как подготовились войска для решающего удара.

Две черных стены ветвей и стволов неслись мимо по обеим сторонам "виллиса". В скупом свете, падавшем из затемненных фар, едва была видна дорога: жидкие, будто масляные колеи, желтоватые лужи... Машина догнала пехотную колонну и, сбавив газ, обходила ее. Иногда узкий луч вырывал из темноты облепленные грязью, мокрые подолы шинелей, руки, покачивавшиеся при ходьбе, гранаты и котелки, подвешенные к поясам, но лица людей оставались во мраке. Сыпал мелкий дождь, и по ветровому стеклу косо бежали капли; парусина хлопала и плескала над головой командующего...

"Подтягивается... царица полей..." - подумал Рябинин.

Он почувствовал искушение остановить машину и пройти хотя бы часть пути вместе с бойцами. Он даже не собирался много беседовать с ними, но ему захотелось снова ощутить себя в этом тесном движении, услышать частый топот ног, дыхание десятков людей. Невнятный, но требовательный голос старых воспоминаний позвал его так сильно, что генерал тронул за плечо шофера. Тот слегка повернулся...

- Поезжай, Вася... Поезжай, - сказал, пересиливая себя, командующий, так как очень торопился.

Лес справа кончился, и Рябинину открылась предрассветная всхолмленная равнина. Редкие бледные звезды еще светились над ней... Дорога круто сворачивала, и впереди по огромной дуге горизонта перемещалась плотная масса бойцов и орудий.