Ночь полководца

— Маша… — позвал старший лейтенант.

— Ну вот… — прошептала она, стискивая на груди побелевшие кулачки, и приблизилась к носилкам, стуча сапогами.

— Руку… дайте… — Горбунов силился приподняться. — Руку.

Девушка как бы с трудом наклонилась, и он, вымаливая прощение, положил ее ладонь к себе на губы.

— Что вы? — громко сказала Маша, глядя на свои обломанные ногти.

Она слабо потянула пальцы назад, но Горбунов не выпускал их, и тогда сквозь смущение на лице ее проступила странная, высокомерная улыбка. Маша легонько погладила влажную, колющуюся щеку, и старший лейтенант судорожно вздохнул.

— Какой вы!.. — радостно упрекнула девушка.

Тихо убрав руку, она выпрямилась и вдруг заметила на столе свой платочек. Ужаснувшись, она провела ладонью по непокрытой стриженой голове и взглянула на Горбунова так, будто теряла его. Тот все еще тянулся за ее рукой, и Маша, покраснев, тряхнула вихрами. Лицо ее говорило: «Да, я такая… Что же делать, если мне так трудно быть красивой?..» Она вернулась к столику, повязала косынку и снова села.

— Ну вот… вы и проснулись, — вымолвила, наконец, она.

— Да… Я уже… — пробормотал старший лейтенант. — И ничего не болит…

— Вас Юрьев оперировал? — неожиданно раздался новый, громкий голос.

С носилок, стоявших за простыней, на Горбунова и Машу смотрела плосколицая, скуластая девушка; толстая повязка на ее голове была похожа на чалму.

«Ох, мы и забыли, что здесь Дуся!» — подумала Маша и застыдилась: Максимова давно уже, видимо, наблюдала за ними.

— Юрьев… — ответила Маша, так как Горбунов еще не знал этого.

— Замечательный хирург… Он и меня оперировал.

— Тебе ничего не надо, Дусенька? — спросила Маша сконфуженно.

— Нет, мне лучше… — твердо произнесла Максимова.

— Маша, — сказал Горбунов, — сядьте сюда…

— Куда? — спросила она, покосившись на Дусю.

Та внимательно, хотя и бесстрастно, смотрела на нее.

— Ближе сядьте… — попросил старший лейтенант.

Девушка, словно нехотя, передвинула свой табурет к носилкам и села прямо, сложив на коленях руки.

— Устали вы… со мной? — спросил Горбунов.

— Ни капельки, — возразила Маша.

— Я вижу… — настаивал он.

— Что?

— Что устали… — в тихом голосе Горбунова звучали умиление и признательность.

«Нехорошо, что Дуся все слышит…» — терзалась Маша: радость, которую она испытывала, казалась ей жестокостью по отношению к раненой подруге. Но поделиться с нею счастьем она не могла, и глухое раздражение против человека, заставлявшего ее быть жестокой, поднялось в девушке. «Ну, и пусть слышит!» — решила Маша.

— Ох, и боялась я за вас, — призналась она.

— Боялись? — восхитившись, повторил Горбунов.

— Ну да…

— А долго я спал? — спросил он.

— Больше суток.

— Вот беда… — сказал Горбунов.

— Это еще не беда, — Маша улыбнулась.

— Вы были здесь, а я вас не видел, — пожаловался Горбунов.

Максимова отвела занавеску и придержала ее, чтобы лучше видеть.

— А знаете, Рыжова? — сказала вдруг она.

— Что?

— Меня ведь к ордену представили…

Маша удивленно молчала, и Максимова пояснила:

— К ордену Ленина… У меня еще Красное Знамя есть… Только я его пока не получила.

— Ого, здорово! — искренне одобрил Горбунов.

Маша недоверчиво вгляделась в лицо Дуси; посветлевшее от потери крови, оно было сдержанным, непроницаемым, и только узкие, чуть раскосые глаза слишком ярко горели на нем.

— Сразу оба и вручат теперь… — сказала Максимова.

«Бредит она…» — заподозрила-Маша, ничего не слышавшая раньше об этих наградах. Но раненая девушка говорила так уверенно, что Рыжова заколебалась.

— Точно… Оба и вручат, — подтвердил Горбунов и снова повернулся к Маше.

— Подумать только… Целые сутки вы были здесь… а я вас не видел, — проговорил он. — Но теперь вы никуда не уйдете…

— Как это никуда? — пропела Маша весело.

Максимова попыталась сесть на носилках.

— Сам полковник Богданов представил меня, — сказала она глухо, настойчиво, требуя внимания к себе.

— Значит, получишь… — заметила Маша неопределенно.

— Да… — Глаза Максимовой были устремлены теперь куда-то мимо Маши. — Скоро, наверно, получу.

«Врет она все… Ох, бедная!» — едва не вскрикнула Маша, охваченная раскаянием и жалостью.

— Дусенька, может, тебе дать что-нибудь? — ласково спросила она.

— Нет, не надо… — Максимова секунду помолчала. — Знаете, я не за орденами на фронт пошла, но все-таки приятно… Правда?

— Ну, еще бы! — сказал Горбунов. Он был прямодушен и не сомневался в том, что отважная, по-видимому, девушка говорит правду.

— Обидно, что так глупо ранило меня… с самолета, не в бою… — продолжала Дуся.

— Ничего, отлежишься, — убежденно сказала Маша.

Она подошла к Максимовой и, склонившись, почувствовала на своем лице горячее дыхание.

— Вот… представили меня, — повторила Дуся, глядя в лицо Рыжовой неразумными, горящими глазами.

— Поздравляю тебя, Дусенька, — торопливо сказала Маша.

— Да, вот… К ордену Ленина… — Максимова удовлетворенно улыбнулась и, сомкнув веки, умолкла.

В комнатке начало темнеть. Красные квадраты солнца переместились на стену и там быстро тускнели. Максимова уснула за занавеской; Горбунов и Маша тихо разговаривали. Температура у старшего лейтенанта падала, лицо его, поросшее соломенной бородой, увлажнилось.