Ночь полнолуния

- Ну что вы, детишки... - Жомб неожиданно сполз со своего возвышения, наступив на голову послушно сдохшему Кальденпуперу. - Не надо меня пугаться. Я ведь нежнейшее существо - вы сами убедитесь. А это все, знаете ли, так маскарад! Он наклонился, придерживая то место, где обычно бывает поясница и, кряхтя, извлек из-за глыбы вара серые велюровые тапочки. Затем, шаркая задниками без пятки, прошлепал к остолбеневшим своим узникам и принялся не спеша распутывать сеть. - Я вот что вам хочу сказать: уж очень у меня бессердечный народ. Жомбики мои - это просто ужас, что за жомбики! Боюсь я их - да, боюсь, и не буду перед вами прикидываться властелином. Ты, Ксюн, небось по вечерам телевизор смотришь? Так вот я этот телевизор люблю до крайности! У меня тут небольшая антенночка московская сверху проведена, - тайком, конечно, - и надо вам сказать: прилипаю... Все смотрю подряд, особенно мультики! Вот уж там повелители: леший - так леший, водяной - так водяной, а я так себе... ни рыба, ни мясо, а просто жомбик какой-то...

Шлепая вокруг Ксюна и Скучуна и тараторя без умолку, он постепенно освободил их от пут и, присев на корточки, довольно и преглупо улыбаясь, с умиленным видом поглаживал по головкам... Жомбова ладонь была липкая и назойливая, как муха.

- Ну вот, детишки, значит, такой-то я и есть - Большой Жомб. Совсем ведь не страшный? Ни капельки?.. - Он поковырял носком тапка в щели между плитами пола, и оттуда выскочил стульчик, словно черт из табакерки. - Сяду - ослаб! Жомб утрамбовался в стул и продолжал:

- Потому я и напускаю кругом всяких ужасов, что побаиваюсь крепко болванов-то моих... Оттого и сам хожу страшилой эдаким, ору вот... А душа у меня тонкая, прозрачная даже душа! И очень я этою самою душой всякую красоту возлюбил. Много у меня тут красот и редкостей волшебных, так много, что голова кругом идет... Цепкая она, красота моя: увидишь раз - и ухнешь с головой, будто в омут! Хочется мне уж больно, чтобы поняли вы, что такое красота, и не гонялись впустую за несбыточным... А то все: Личинка да Личинка, - а ее и нету, Личинки-то... И у меня ее нет - обманул я вас давеча! Выдумки все это. Вы эту Личинку хоть однажды видали? То-то же! И никто ее не видывал. А вот сейчас-то что будет, у-у-х...

Жомб начал проворно перебирать ногами, стульчик кружился все быстрее и быстрей, Жомб поджал под себя ноги - тапки слетели и двумя серыми жабами плюхнулись по углам бункера... ан, бункера-то и нету!

Из четырех углов его с тихим шелестом змейкой извился желтенький дымок. Змейкой прополз к недвижно стоящим друзьям, обвил и закачался. И сладко так стало им, приторно и туманно... Разомлели, убаюканные тем туманом и песенкою дудочки какой-то странной, что пролилась откуда-то, мутно-жалобная, и вяжущая и золотистая...

...И вот растеклись дымком чугунные стены, канул в небытие черный трон, угас искусственный свет...

Шли втроем: и Жомб, и Скучун, и Ксюн. Шли по хрустящей тропинке средь порхающих звездами орхидей берегом изумрудного озера. Птицы беззастенчиво-синие трепетали над орхидеями, будто причесывая кружевные цветки своими крылышками, и что-то ласковое им нашептывали и шутливое...

А впереди, в солнечных брызгах мрамора, им улыбался розовощекий дворец!

Глава III

- Куда мы попали? Ты что-нибудь понимаешь?

Притихшая Ксюн обеими руками вцепилась в зеленую кисточку на хвостике Скучуна, шедшего впереди. Они будто плыли беззвучно, проваливаясь по щиколотку в шерстяной мох белоснежного ковра. Словно русло реки, он прокладывал путь между стен, задрапированных златотканным штофом. Потоки блестящей ткани водопадами изливались к полу и тихонько вздыхали, облитые терпкой амброй курящихся благовоний. Их головокружительный аромат колыхался в воздухе, вырастая из глубоких нефритовых чаш.

Вот стены коридора раздвинулись. И зала, просторная, будто степь, явилась взору. Ксюн не удержалась от восторженного: "Красота какая!" - и выбежала к высокой зеленоватой струе фонтана, постояла там, задрав голову, и запрыгала от восторга. А восторгаться было чему!

Малахитовые чаши замыкали кольцо вокруг фонтана. Терпкие жидкие смолы пофыркивали в них разноцветными родничками. Колонны из горного хрусталя поддерживали прозрачный свод, пропускающий неведомые лучи, которые, освещали двенадцать знаков Зодиака. Выложенный огненными бриллиантами, Зодиак ослепительно сиял, освещая всю залу вместо светильников.

Гирлянды живых цветов обвивали хрустальные колонны, и множество невиданных тропических растений теснилось в узорных вазах вдоль зеркальных стен. Залу пересекал выгнутый, словно арфа, ручей. Чистейшая вода просвечивала перламутром, ибо крупные раковины выстилали русло радужной чешуей. А по беззвучному течению ручья скользили фиалки.

Жомб провел своих маленьких не то пленников, не то гостей, зачарованных убранством залы, чуть подальше, в глубину перелеска колонн. Причудливый ряд редких образцов мебели разных эпох и стилей прятался в уголке за ширмами и праздновал там именины красного дерева.