Ночь, прожитая трижды

— Ни слабительного, ни клизьмы! Иначе можно повредить упаковку наркотика. Вы этого хотите?!

— Может показать токситологу?

— Его нет сейчас…

Цуканов не знал, что делать.

— Это городской телефон? — Он показал на аппарат.

— Городской в соседнем кабинете.

Цуканов позвонил Игумнову на сотовый — тот не ответил. Дозвонился до дежурного:

— Игумнов далеко?

Дежурный что-то почувствовал, не стал томить.

— За городом. Скоро будет. Тебе очень нужен?

— Да.

— Пиши: Варсонофьевский переулок, дом….

* * *

Коржаков дремал.

Около пяти утра на Варсонофьевском, наконец, установилась относительная тишина. В течение нескольких часов после их приезда сюда из Домодедова вокруг все время что-то происходило.

На диване во второй комнате с заклеенным скотчем ртом, с металлическими браслетами на руках и ногах, как совсем недавно и он сам, Коржаков, томился Мосул Авье, которого они отбили на переходном мосту.

В квартире их было трое. Еще один сотрудник «Освальда» бывший офицер десантник набирался сил перед сменой — лежал на тахте одетый. Коржаков на всякий случай поднял его, когда у двери на площадке послышался голоса, а потом топот нескольких пар ног вниз по лестнице.

Ночь выдалась беспокойной. В дверь несколько раз звонили. Все чужие. Раздавался собачий лай.

Искали его и нигерийца.

Несколько раз Коржаков безмолвно приникал к дверному глазку.

Вторая группа — поддержки, для которой временно сняли квартиру напротив, тоже бодрствовала, сотрудник «Освальда»- бывший десантник выходил на лестничную площадку, разводил стрелки…

Двоих из приезжавших Коржаков узнал сразу, хотя оба были в камуфляжах, а он видел их в ментовской форме — старлей и сержант, которые кормились у нигерийцев…

Еще неделю назад он в первый раз познакомился с ними совсем близко ночью в Домодедове, когда он убедился, что они сидят у него на хвосте. Ощущение ведущейся слежки он почувствовал еще выезжая из санатория. Но удостовериться не мог, его вели профессоналы — несколькими машинами.

В Домодедове к топтунам подключили двух купленных ментов.

Эти повели его плотно, едва он вышел из «фиата». Несколько минут он еще походил по привокзальной площади — проверялся. Подозрения подтвердились. Ускользнуть от наружного наблюдения было невозможно. Едва патрулям начинало казаться, что они теряют объект из вида, топтуны тут же рассходились по сторонам — перекрывали обзор.

Профессионалыфилеры исчезли, когда их работа была выполнена. Как потом оказалось, Коржакова заказали троим азерам- небритым молчаливым дзюдоистам, мастерам спорта, прилетевшим в Москву на заработки.

Судьба поначалу мирволила к Коржакову. Он выскользнул из капкана, заскочил в ближайшую палатку. Тут его тоже ждала удача. Спортсменохранник и две девчонки из Подмосковья показались ему заслуживающими доверия. Впрочем, выбора у него не было. Совсем чужим людям он доверил имевшиеся при нем документы. В том числе заграничный паспорт. На этом ресурс везения его закончился.

Скрутили его сходу, недалеко от «Азаса». Сразу сунули в машину.

Спеленутого, с шапкой на глазах Коржакова увезли в подмосковную ТьмуТаракань. Попытались запугать. Назначили крупный выкуп за освобождение.

Раздетый до трусов, с закленным ртом, скованный по рукам и ногам, целую неделю, пока ему не удалось бежать, он маялся в сельском доме, вспоминая прошлую свою жизнь.

Как назло, вспоминалось все нелегкое, стыдное…

Казус в ночь под Новый год в Доме офицеров в Моздоке в первую чеченскую, с которого все началось…

С вечера все шло хорошо. На стол поставили две бутылки — «боржоми» и «Шампанское» и все подливали водку в бутылку из под «боржоми», а «Шампанское» всю ночь так и стояло нетронутое. Этой бутылкой он и разбил голову наглецу — из тех, кто этого заслуживает…

Коржаков попал под горячую руку. О пьянках, о беспределе в войсках ходили ужасающие слухи. Общественность требовала крови. Военной прокуратуре пришлось вмешаться. Командование не в силах было помочь…

Одни сутки напрочь изменили всю его жизнь. Его взяли под стражу. На губе пьяный губарь выводил содержавшихся на гауптвахте офицеров во двор, глумился, как мог.

— Гоните уродов из камер! — кричал он своим костоломам. — Дрочите, чтоб помнили!

Коржаков был рад, когда его этапировали в Москву в Следственный Изолятор 2, где он провел почти год, чтобы потом его освободили за отсутствием состава преступления прямо на заседании военного трибунала.

Своим освобождением он был обязан не только Трибуналу.

Помогло Руководство. После освобождения ему выделили квартиру на Варсонофьевском, оставшуюся после смерти одинокого старика- полковника в отставке…

Тут, в ТьмуТаракани, куда его увезли, в обшарпанном совхозном доме воспоминания об этом были особенно остры. Сменялись конвоиры, Коржаков не доставлял им беспокйства. В конце концов на него вовсе перестали обращать внимание…

Новая служба в Москве нашлась для него очень быстро. Вскоре после получения жилплощади ему позвонили:

— Полковник Холин, если вы меня еще не забыли…

— Что вы!