— Однако хрен редьки не слаще, — выдавил из себя наконец Счастливчик. — Историю эту ты не продашь журналистам — только, если сам сверху приплатишь. На том свете, или на этом — но мы в заднице. В смысле долгов. Что, черт возьми, делать? Остается одно — уголовщина. Надо брать банк. Где-нибудь в провинции…
— У-у… — сказал Адельберто очень уверенно. — У м-ме… У м-меня есть план.
Он глянул на Тони со значением.
— Н-но — тс-с-с-с!!! — Он поднял палец к губам. — А с-сейчас пойдем и г-глянем на НЕГО в п-последний раз…
Придерживая друг-друга, компаньоны двинулись на склад. Подошли к клетке.
Никакого «призрака» в ней не было — ни мертвого, ни живого.
Неожиданный оборот, который приобрела его миссия на Прерии, сам по себе, не слишком смутил Кима. В конце концов, подсознательно, он и ожидал чего-то в этом роде: слишком уж легко сосватали ему в Управлении это непыльное дельце — раскопки архивов политической каторги времен Империи и Изоляции… Нет — что-то другое не давало ему покоя, занозой сидело в душе, тревожа какие-то — полустершиеся уже — воспоминания… Что?
Агент на Контракте, поморщившись, сложил в потемневшие от времени папки ставшие — все от того же времени — хрупкими листы на древних принтерах набранной, злой канцелярской прозы, завязал тесемочки, защелкнул магнитные замки, завернул прижимные планки этих, переживших смутные десятилетия папок, и устало стал складывать их в допотопный сейф. Конечно, никто и не подумает отвязаться от него с этой канцелярской докукой — никто из тех, кто подцепил к ней «в нагрузку» еще и заботы по охране и — это подразумевалось само-собой — деликатному прощупыванию высокого неофициального Гостя на предмет его надежности. Но хотя бы для самого себя у него было оправдание, позволяющее сегодня пораньше запереть унылые папки в железный ящик и пораньше покинуть порядком осточертевшее ему присутственное место.
Ким достаточно ясно представлял себе смысл инструктажа, которым по сути дела была его долгая деликатная беседа с господином секретарем. Судя по всему, компетентные службы Прерии и Метрополии не слишком беспокоила перспектива убиения или похищения Торвальда Толле. Скорее они пеклись о том, чтобы к Гостю не «подъехал» кто из посторонних и не перехватил инициативу в контактах с ним. Тут было чего опасаться: люди Чура, все равно, что малые дети в «трудном возрасте» — обидчивы и непредсказуемы. Тот по-необходимости холодный прием, что окажут Гостю здесь — на «ничейной», самостоятельной планете, может его и оскорбить, толкнуть на контакты с какими-то авантюристами от военно-промышленных мафий, которыми богата Федерация Тридцати Трех Миров… И Бог его — Торвальда этого — знает, не выходил ли на него уже кто из такого рода дельцов. Что-ж, опыт общения с людьми Чура у него, Кима Яснова — Агента на Контракте, действительно есть… Ким запер сейф, подошел к высокому окну и попытался разглядеть там — в чуть заметно потемневшем небе — малую, недобрую звездочку — ту, до которой, он так и не долетел тогда. С одной из планет, крутившихся вокруг этой золотистой пылинки небес, должен был прилететь человек, с которым ему придется провести несколько непростых дней… Некоторое время у него ушло на то, чтобы сообразить, что он не сможет увидеть ее — эту пылинку — даже тогда, когда звезды начнут смелее высыпать в небе Прерии. В это время года Система Чур находилась в небе другого полушария планеты.
Ким косо улыбнулся самому себе. Он сообразил, наконец, что так не давало ему покоя. Точнее — не сообразил, а наконец признался самому себе: ему вовсе не хотелось вспоминать про Чур и людей Чура. «Тоже мне — секрет, — пожал он плечами. — Так — нервы… Комплекс…»
Эту мысль он проглотил как горькое лекарство, и сразу, вроде, полегчало. Он отодвинул ящик стола и вынул оттуда, далеко в глубь засунутую безделушку-талисман — заячью лапку на серебряной цепочке с кольцом. Чтобы носить ключи, сторониться беды и приманивать удачу. Некоторое время рассматривал ее.
«Зря, наверное, Анна-Лотта отдала эту штуку мне в тот раз, — подумал он. — Ей-то самой как раз удачи и не хватило тогда. Самую малость…»
Он подхватил со стола свой «ноутбук», запер за собой кабинет и по гулкому, пустынному коридору Ратуши заторопился к лифтам.