Ночь с четверга на пятницу

— Что, хорош? — прохрипел генерал, заметив ужас на лице единственного сына, и попытался усмехнуться. — А вот Кирюха не успел облысеть. Умер буквально на вторые сутки… Стало быть, я покрепче оказался, сынок… Тем вечером он простудился — мы в Завидово летали на праздники. Как вернулись, он сразу присел к камину. А Хельви будто чувствовала — всё в постель его звала, ноги попарить. Может, тогда бы жив остался… А я часто выходил в другую комнату — раз пять или шесть. То охранников инструктировал, то из Министерства заехал мужик знакомый… У нас неприятности были, ты же знаешь. Я его попросил узнать и сообщить, будут ли сделаны какие-нибудь оргвыводы. Он обрадовал — сказал, что велено нас оставить в покое. Даже, вроде, хотели к награде представлять за Аргента. Потом мой сосед заглянул, Валентин. Ты его знаешь… И я, наверное, меньше надышался, чем Кирюша. Видишь, неделю борюсь! Но всё равно один конец, сынок…

— Бать, а кто вас?.. Я хочу знать!

Демид сжимал в своих сильных горячих руках вялую ладонь генерала. Между делом проверил пульс — неровный, слабый, частый, он в любой момент мог пропасть.

— Если бы так просто было вычислить… Много врагов у нас было, Дёмка. Очень много… Не берусь судить, кто исполнитель. Это уж ты Верку поспрашивай. А я, когда к телу Кирюшки прибыл, сам еле живой был. Кровью начало рвать ещё в машине, а потом здесь. Теперь это твоя задача — найти их. Без Верки чужой человек в дом не вошёл бы, и в камин ничего не бросил. Вот только почему она с ним связалась? Действительно сдуру или за плату? Врач сказал, что говорил с тобой про эту отраву… что ты всё знаешь…

— Да, батя, говорил! Это без вопросов.

Демид всё ещё не мог привыкнуть к ужасному, совсем мёртвому лицу отца, которого от рождения видел красивым, сильным, весёлым. Представлял, каково будет матери, в её-то состоянии, узнать о неожиданном своём вдовстве, и гнев на несколько секунд остановил его дыхание.

Захотелось сейчас же приволочь сюда за волосы горничную, месить её кулаками, каблуками до тех пор, пока она не признается в измене. Святоша проклятая с постной рожей! Такая тихая, покорная, глаз не поднимала… Давно служила у отца, и вроде бы раньше никаких нареканий… Он, Демид, даже сына своего крохотного с ней оставлял. Доверял ей, как родители, как дядя Кирилл!..

— Ты скажи, кто заказать-то вас мог! Этого от Верки не узнаешь, а рассчитаться нужно непременно. Ты хотя бы приблизительно должен знать, кому помешал!

— Должен, да не могу наверняка сказать, Дёмка. Мы ведь крупно попались… Про «досье Вороновича» слыхал?

— Естественно! В Куршевеле только о нём и треплются. Западные газеты публикуют отрывки. В Сети я видел — правда, не всё. Но это же лабуда какая-то, я ни слову не поверил! Воронович — известно, аргентовский прихвостень. Без него ни написать не мог, ни опубликовать. Пришлось французским друзьями объяснить, — Демид ухмыльнулся, глядя на осциллограф, по которому быстро бежала тонкая волнистая линия. — Мол, мафия у нас так с милицией борется — ложными доносами. Не знаю, поверили ли, но больше не интересовались. Значит, ты думаешь… Это за Аргента мстят? Вполне может быть — ведь досье не достигло цели…

— Может, за него… Не исключено. А, может, и с другой стороны. — Алексей полежал немного, отдыхая, и на лбу у него мелкими каплями выступил холодный пот — совсем как у Натальи. Перед глазами густела белая пелена, и генерал уже почти не видел встревоженное, злое лицо сына.