Отшвырнув в сторону мыло и полотенце, Дэн ринулся вперед, выхватил у нее сковородку и одеяло, хладнокровно спустился к речке и опустил то и другое в воду. Ангел со вздохом подошла к нему.
Дэн посмотрел на нее через плечо.
— Как я понимаю, ты захотела приготовить рыбу?
— Наверное.
Дэн указал на сковородку, зажатую между камней.
— Запах я учуял, а вот рыбы в сковородке не видел. Где она?
Ангел закусила губу.
— Ее нет.
— Уплыла?
Она повернулась к нему. Глаза — фиалковая буря.
— Растворилась.
Она так разгневалась на злополучную рыбу, что губы Дэна тронула улыбка. Но он пересилил себя.
— Ты и кухня как-то мало совместимы.
Она вздернула подбородок.
— Теперь я убедилась. Просто я хотела чем-то помочь.
— Ну, Ангел, тогда приготовься.
— Что это значит?
Он наклонился и подобрал мокрое и безнадежно испорченное огнем одеяло.
— Это значит, что моя сегодняшняя постель никуда не годится. А это, Ангел, значит, что мне придется сегодня делить постель с тобой.
До сих пор Дэну никогда не приходилось делить с кем-либо спальный мешок, пусть даже расстегнутый и расстеленный. А теперь вот случилось, и он лежит рядом с прекрасной, полной огня женщиной, смотрит в чистое ночное небо и прилагает дьявольские усилия, чтобы не думать о том, как ей сейчас тепло, и о том, как она прикасается к нему всякий раз, когда меняет позу.
Много лет он учился отыскивать и ловить преступников, людей упорных и вовсе не желающих быть пойманными. И за эти годы он не раз попадал в ловушку, оказывался в опаснейших, рискованнейших ситуациях.
Но лежать ночью рядом с Ангелом — с этим не сравнится никакой риск. Эта ночь отмечена знаком Риска.
К счастью, завтра они будут в городе. Ведь если бы его ожидала еще одна такая ночь, то один Бог мог бы спасти его.
— Какие яркие звезды! Кажется, они так близко…
Этот мягкий, чуть хрипловатый голос заставил его глубоко вдохнуть напоенный хвойным ароматом воздух — в надежде, что прохладный воздух отрезвит его, как холодный душ.
Ничего не вышло.
— Дэн, ты разбираешься в звездах?
— Немножко.
С чего она вообще заговорила? Почему они не могут просто отключиться? Стоит им заснуть мертвым сном, и утро наступит скорее.
— Наверное, я была полной дурой в астрономии, — проговорила она, смеясь, — ни одну звезду не могу узнать. А ты что-нибудь узнаешь?
Нет, она не уймется. Вот так неожиданность. Глубоко вздохнув, он указал рукой на россыпь небесных алмазов.
— Вот это — Сагитта.
— Да? Где?
— Вообще-то их плохо видно… — Он взял ее за руку и провел ее указательным пальцем в воздухе. — Вон, линия отсюда досюда. А тут она раздваивается. Видишь?
— Да, да. — В ее голосе послышалась нотка страха. — Сагитта… А что это означает?
— Стрела.
Он все еще сжимал ей руку, такую маленькую и теплую.
— А чья это стрела?
— Стрела Геркулеса.
— И в кого он стрелял?
— То ли в птицу, то ли в женщину.
— И поймал?
— Нет, считается, что дичь ускользнула.
Дэн выпустил ее руку, повернулся на бок, лицом к ней и посмотрел на нее: широко раскрытые глаза устремлены в небо, рот приоткрыт. Она беззащитна.
— Ой, я вижу стрелу, — воскликнула она. — Просто удивительно! — Она повернула голову и взглянула на Дэна. — А ты откуда столько знаешь про звезды?
Он приподнялся на локте.
— Наверное, у меня слишком много свободного времени. Это мое хобби.
— Не верю.
У него дернулась щека. Эта женщина самым бесцеремонным образом отметает его отговорки. И ему это не понравилось.
— Это благодаря моему отцу.
— Он любил звезды?
— Ну да.
— Он тебе все о них рассказал?
— Можно сказать и так. Он был астрономом.
— Был?
У Дэна запершило в горле, но он справился с болью. Только так. С этим ему жить.
— Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я был еще ребенком.
У нее на лице отразилось сочувствие. Такое выражение он видел на чужих лицах много раз — и после гибели родителей, и после смерти Дженис. Ему в тягость это сочувствие — как раньше, так и сейчас. Ему не нужно, чтобы его кто-то жалел. Та часть жизни закрыта, окончена, отрезана. Бывает гораздо хуже, и нередко. Он сам немало повидал.
— Потерять родителей… — Она мотнула головой. — Как же это должно быть тяжело для ребенка… — Она заглянула ему в глаза, слишком внимательно, чтобы ему стало спокойнее на душе. — Где же ты оказался? У тебя были родные?
Этот вопрос не мог не пронзить его. Давным-давно он не вспоминал о своих тетке и дяде. Потому что не хотел. Что можно сказать о людях, не испытавших ни малейшей потребности в заботе о пятилетнем ребенке и не желавших знакомиться с мужчиной, которым этот ребенок стал?
Дэн покачал головой.
— Не было.
— Мне очень жаль.
Отвернувшись от нее, он лег на спину и закрыл глаза.
— Засыпай, Ангел.
Ему не понравился этот разговор. Это ему полагается задавать вопросы, заставлять других трепетать.
— Знаешь, что, Дэн… — тихо начала Ангел.
Он тяжело вздохнул.
— Что такое?
— Ты всякий раз велишь мне засыпать, когда речь заходит о…
— О чем?
— О личном.
— Выходит, что так.
— А почему, как ты думаешь?
— Наверное, потому, что мои личные дела касаются только меня и больше никого.