Он снова выругался про себя. Нет, не так. Все это украл у Кристабель Хавершем, а Гэвин лишь продолжил образование, начатое мужем.
Эта мысль ему не понравилась.
— Берн? — позвала Кристабель. Гэвин притянул ее к себе:
— Что, детка?
— А что теперь будет?
— О чем ты? — спросил Гэвин, изобразив на лице недоумение.
— Снами.
Гэвин еще крепче прижал Кристабель к себе. — Будем радоваться друг другу, — нежно прошептал он ей на ухо, — спать вместе, играть в вист и…
— Я спрашиваю: что будет потом? Когда это кончится?
— Все будет так же. Ты останешься моей любовницей.
— Надолго? — спросила Кристабель, помолчав минуту. Черт бы подрал эти вопросы! Почему женщины так любят задумываться о неизбежном финале?
— Настолько, насколько мы оба захотим.
— Но, Берн…
— Хватит. — Гэвин закрыл Кристабель рот ладонью. — Предоставь всему идти своим ходом. Разве это так трудно? — Кристабель подняла на него глаза, в которых блеснули слезы, и согласно кивнула. — Ну и отлично.
Гэвин убрал руку с ее губ и наклонился, чтобы поцеловать, но Кристабель отодвинулась от него и спросила:
— Сколько сейчас времени?
— Не знаю, полпятого. Пять. А что?
— Пора идти за письмами.
Какое-то мгновение Гэвин думал, что Кристабель имеет в виду его «французские письма», потом понял, о чем она говорит.
Видимо, с ним действительно происходит что-то странное, если он забыл о главной цели своего пребывания в доме Стокли. Вот что случается, если позволить женщине занять слишком много места в своей жизни.
Гэвин достал часы:
— Почти пять. Вот-вот встанут слуги.
— Подождем, пока они закончат уборку в общих комнатах, и попробуем поискать в кабинете и библиотеке, пока все еще спят.
— Возможно, — ответил Берн уклончиво. Он мало верил в возможность отыскать письма в огромном доме Стокли. Скорее всего они достигнут своей цели, предложив этому прохвосту сделку. Нет, он один достигнет своей цели. Гэвин не отказался от мысли самому использовать письма. В итоге Кристабель не должна пострадать: получив от Принни все, что ему причитается, он вернет ей ее собственность.
Но предлагать Стокли сделку можно, только зная, что содержится в письмах и какова их ценность. Гэвин прижался губами ко лбу Кристабель:
— Сколько там писем? — Поцелуями он проложил дорожку вокруг уха, пощекотал его кончиком языка, подождал, пока у Кристабель участится дыхание. — Какого размера эта пачка, которую мы ищем?
— Я… не знаю. Десять… двадцать… небольшая. Положив руку Кристабель на грудь, он стал ласкать пальцами набухший сосок.
— Они связаны чем-нибудь? Шнурком или лентой?
— Желтая… лента… кажется.
— Наверное, это письма твоего отца к кому-то. К другу? К самому принцу?
Кристабель замерла, а потом резко оттолкнула от себя Гэвина:
— Ты специально распаляешь меня, чтобы узнать о письмах.
Будь проклята ее сообразительность! И недоверчивость!
— Я специально распаляю тебя, но мне наплевать на письма.
—Лжец. — Кристабель смотрела на Гэвина укоризненно. — Хотя это тебе все равно не поможет. Старайся сколько хочешь, я ничего не скажу.
Сейчас-то уж точно не скажет. Гэвин посмотрел на Кристабель с улыбкой:
— А распалять тебя тоже нельзя?
Огонь, блеснувший в ее глазах, был красноречивее всяких слов.
— Нам надо поспать, — проговорила Кристабель неуверенным тоном.
Гэвин прижался лицом к ее груди и языком коснулся соска. Кристабель тихо ахнула.
— Мы еще успеем выспаться, — прошептал Берн и добавил: — Я сейчас вернусь.
Однако когда, найдя «французские письма», он опять вернулся к кровати, Кристабель уже спала. Значит, с любовью придется подождать. Гэвин с досадой бросил «французские письма» на ночной столик. Ну ничего, еще есть утро. И следующая ночь. И следующая.
Надолго? Гэвин отмахнулся от дурацкого вопроса.
Глава 16
«Мемуары содержанки»
Через три дня после того как, наплевав на всякую осторожность, Кристабель стала настоящей любовницей Берна, она сидела в своей комнате за туалетным столиком и стоически терпела ежедневное утреннее причесывание.
— О-ой! — не выдержала она, когда Роза слишком сильно дернула спутавшуюся прядь. — Ты убить меня хочешь?
— Так приходится расплачиваться за чересчур горячего любовника, — философски заметила горничная и ухмыльнулась, глядя на отражение хозяйки в зеркале. — Небось всю ночь не дает вам спать, потому и волосы так путаются.
— Ну, не всю ночь. — Но все-таки достаточно часто для того, чтобы волосы безнадежно запутались. И сердце тоже.
Кристабель глубоко вздохнула. Хуже всего то, что она ничего не понимает. Ночью, когда они с Берном занимаются любовью, она почти верит в то, что он любит ее. Он бывает так нежен и внимателен, так умеет угадывать ее желания и дарить наслаждение. Тогда она начинает думать, что значит для него больше, чем он готов признать.