Ночь, сон, смерть и звезды

– Да это же фигня, а не флейта! Сам вырезал и просверлил дырочки. Настоящий флеист…

– Флейтист.

– …над ним бы посмеялся. Все, что делает Вирджил, – это любительщина.

Тут даже не о чем спорить. А все, что делают Том, и Лорен, и София, – это профессионально.

Беверли, возмущавшуюся младшим братом не меньше других, задело это осуждение любительского искусства, и она заступилась за Вирджила:

– А папе нравилось, как он играл на флейте. Не важно на чем. Когда Уайти был здоров, наверняка заткнул бы уши, а вот в последние дни жизни эта музыка его порадовала, а вы даже не поняли.

– У бедного Уайти не было выбора. Вынужденный слушатель.

– Нет. Ему правда нравилось. И мама была Вирджилу благодарна, сама сказала.

– Ерунда все это. Мама скажет что угодно, а то ты не знаешь.

– То есть как «что угодно»? Мама никогда не врет.

– Мама никогда не врет… с ее точки зрения. Но многое из того, что она говорит, не имеет никакого отношения к реальности.

– Тебе-то откуда это известно?

Беверли в ярости накинулась на чванливого старшего брата. Том ее уже достал! После госпитализации Уайти он принял на себя роль главы семьи, а также главы корпорации «Маккларен инкорпорейтед».

Главный акционер в семейном бизнесе. Не забывайте!

Завтра в адвокатской конторе огласят завещание Уайти. Беверли с ужасом думает об этом. Она знает, что отец очень ее любил, больше, чем Лорен или Вирджила, но Том, как первый ребенок, был ему особенно дорог.

София ей казалась легковесной. Но отец гордился младшей дочерью… неужели так же, как ею, самой старшей, родившей таких красивых внуков?

(Уайти и Джессалин считали их красивыми, по крайней мере в младенческом возрасте.)

Над их головами в чернильно-черном небе плыл бледный месяц.

А в доме, в укромном месте, стоит урна с прахом, сделанная «под камень», с особо плотной крышкой.

У речки, где они любили в детстве играть, Вирджил сидел на корточках, к ним спиной. За речкой виден ельник, а над ним беззвездное небо.

– Как вы думаете, мама продаст дом? Надеюсь, что нет.

– Со временем, конечно, продаст. Уайти на это не пошел бы, но мама человек практичный. Она поступит разумно…

– То есть отдаст дом тебе?

– Она не станет его никому отдавать! Что за чушь… – Беверли почувствовала себя задетой, даже оскорбленной.

– И где же мама будет жить, если она продаст дом?

– Купит поменьше. Или въедет в кондоминиум. Все ее вдовы-подруги умерили запросы. Есть прекрасная «коммуна для пенсионеров», называется «Десять акров». Там живет мистер Колвин. Будут вместе играть в бридж! К этому все шло… я имею в виду продажу дома… даже если бы отец… если бы у отца не случился… инсульт.

– Мама могла бы жить с нами. Я думаю, Брук это бы понравилось.

– Помогать с внуками? Вести хозяйство? Брук это точно понравится.

– Беверли, ты о чем? У нас и без матери есть служанки.

У нас и без матери есть служанки. С каким апломбом он это сказал! Беверли криво усмехнулась, но промолчала.

Даже смешно. К ним раз в неделю приходят убираться. И есть нянька, которая возится с маленькими детьми. Это называется слуги!

В разговор вмешалась Лорен:

– Что он там делает? Стоит на мелководье?

Все уставились на темный силуэт в пятидесяти футах от них. Не знай они, что там человек, решили бы, что это стервятник или гриф подошел к воде.

– Сегодня он весь вечер вел себя как призрак Гамлета, вы заметили?

– Ты это уже говорила. Разве у Гамлета был призрак? Ты, кажется, путаешь Гамлета с его отцом.

– Он не отходил от мамы. Никому не давал к ней подойти.

– Бедный Вирджил! Для него это стало настоящим ударом…

– Можно подумать, для нас не стало!

– И почему это он «бедный»? Он не любил отца. Просто прилип к маме.

– Вот именно. Прилип к маме. Он будет тянуть из нее все папины деньги, чтобы потом их раздать разным дурацким благотворительным фондам.

– Неправда. Он ничего такого не сделает.

– Но мама такая…

– …глупости…

– …твердая. Настоящий кремень.

– Она его поощряет. Он же как наркоман. Хиппарь-наркоман. А мама его поощряет.

– Нам надо с ней поговорить. Проявить твердость. Надо ей четко объяснить, чего хотел Уайти.

София стояла поодаль, не желая присоединяться к их приватному разговору. А хотелось возразить: Я могла бы снова жить с мамой. И Вирджил тоже. Почему нет?

Вскоре Вирджил бодро к ним вернулся, как тренированная гончая. Глаза его блестели, но прямого контакта он избегал. Возбужденным голосом объявил:

– Я, можно сказать, встретился с духом нашего отца… Он называл эту речку «ручьем». Какое прекрасное тихое место…

На Вирджиле была застегнутая на шее длиннополая кожаная куртка темного цвета, вся мятая, потрескавшаяся, придававшая ему вид православного священника времен Достоевского, столь же страстного, сколь и наивного. Весь его наряд выглядел вызывающе глупо. Как будто все это было приобретено на барахолке.

Не эти ли коричневые вельветовые джинсы он носил еще в школе? Беверли с отвращением поглядела на его ноги в сандалиях: большие пальцы уже почти проделали дырки в темных носках.

Все старались его игнорировать.